Бунт Хаус
Шрифт:
— Господи... твою мать... Господи!
Преграды нет, но она такая чертовски узкая, что мне ничего не стоит убедить себя в том, что она девственница. Ее плечи напрягаются, крик срывается с ее губ, и мы оба замираем на долгое мгновение, приходя в себя от того, что только что произошло. Я внутри нее. Я бл*дь внутри нее, и она чувствуется так, так чертовски хорошо.
— Рэн… — она задыхается, снова хватаясь пальцами за простыню. И все меняется в промежутке между ударами сердца.
Какого хрена я делаю?
Какого хрена я
Что-то гадкое и неприятное ползет вверх по моей шее — странное и незнакомое ощущение, которое заставляет меня отстраниться, стиснув зубы так сильно, что я слышу, как один из них трещит. Мой член покачивается, лоснясь от наших общих желаний, умоляя меня засунуть его обратно в нее... но я не могу.
Элоди оглядывается на меня, и между ее бровями появляются две маленькие вертикальные морщинки, а в глазах — тревога.
— Что… я что-то сделала не так?
— Боже, нет, — рычу я.
Одним быстрым движением я бросаюсь к ней, обнимаю ее за талию и поднимаю с матраса. Мне требуется всего секунда, чтобы подвинуться к краю кровати, перевернуть ее и посадить себе на колени так, чтобы она оказалась лицом ко мне. Она не сопротивляется, когда я хватаю ее за ноги, направляя их вокруг моей талии.
Ее лицо находится в трех дюймах от моего, когда я отвожу бедра назад и вверх, пронзая ее своим членом одним толчком. Элоди откидывает голову назад, глаза теряют фокус, и снова застывает в моих объятиях, испуганно шипя:
— Черт! О боже мой, черт возьми, Рен.
Я разделяю ее чувства. Мне было пугающе приятно быть внутри нее сзади, но теперь, когда мы находимся лицом к лицу и она цепляется за меня, как будто я — единственное, что удерживает ее на плаву в море безумия, это чувство... я даже не знаю, как описать его.
Задержав дыхание, не желая двигаться слишком быстро, я кладу одну руку ей на спину, притягивая ближе к себе, и обхватываю ее шею, направляя ее голову назад, чтобы я мог прижаться своим ртом к ее губам…
Она фыркает, ее язык сладкий и неуверенный, когда она скользит им мимо моих губ в мой рот. Обычно именно я претендую на девичий рот, но черт... я не противлюсь, пока она целует меня, пробуя на вкус и исследуя с любопытством и решительной потребностью, которая заставляет мое сердце стучать, как барабан в моей груди.
Она качается, прижимаясь ко мне бедрами, скользя вверх по длине моего члена, и чертов фейерверк освещает внутреннюю часть моего черепа.
Фейерверк.
Черт возьми, настоящий фейерверк.
Это как чертово четвертое июля в моей голове, когда я наклоняюсь к ней и наконец позволяю себе поцеловать ее в ответ. Ее дыхание скользит по моему лицу, ее сиськи бьются о мою грудь, и я теряю всякую надежду контролировать себя. Это слишком приятное ощущение. Это кажется слишком странным. Это ощущение новое, и странное, и такое сильное, эта странная связь, которую я чувствую, и я даже не знаю, что делать со своими руками. Так что я сдаюсь.
Мы двигаемся как единый организм, прижимаясь друг к другу, бездумно пожирая рты друг друга, и я даже не знаю, продолжает ли она молчать. Не уверен, молчу ли я. Единственное, что имеет значение, это ощущение того, как она обнимает меня. Ее губы на моих губах. Ее дыхание в моем дыхании. Мои руки на ее коже, а ее на моей, ее ногти царапающие мою спину, отчаянная, бессловесная мольба в ее глазах, когда она выгибается от меня, ее голова откидывается назад, и она вздрагивает, когда кончает.
Я умею сдерживаться довольно хорошо, отталкивая растущее чувство эйфории, но в тот момент, когда я вижу, как она сдается своему оргазму, ее соски напряжены, глаза закатываются назад, у меня нет гребаного выбора в этом вопросе.
Я следую за ней, стиснув зубы и прижавшись лбом к ее ключице, в ушах чертовски звенит, голова кружится, как будто я попал в штопор, и даже не могу отличить землю от вращающегося неба.
Все кончается. После долгого, головокружительного момента, когда я пытаюсь понять, в какой момент облажался, все заканчивается. Элоди безвольно падает на меня, ее лоб покрыт каплями влажного пота, волосы растрепаны и разбросаны повсюду, и что-то чуждое болезненно сжимается в моей груди.
Эта красивая девушка с веснушками на подбородке, волосами цвета солнечного света и сердцем свирепым, как у льва — осторожно поднимает руку и убирает мои волосы с лица, изучая мои черты с ошеломленным выражением в глазах.
— Это было… — говорит она, явно пытаясь подобрать нужное слово.
— Интенсивно? — Я не могу пошевелиться. Если я это сделаю, то это странное заклинание, в которое мы попали, разрушится, и нам придется выпутываться самим. Я этого не хочу. Ещё нет.
Ее глаза ярко блестят, когда она кивает.
— Да. Интенсивно. Почему ты… — она снова замолкает, ее пальцы скользят вниз по моей груди. Она смотрит на свою собственную руку, золотистую и красивую на фоне моей бледной кожи, как будто она так же ошеломлена, как и я, тем, что она действительно прикасается ко мне. — Почему ты меня перевернул? — спрашивает она.
Я тихо смеюсь, выгибая бровь в ее сторону.
— А что? Тебе не понравилась эта позиция?
Элоди тоже смеется, прячась за волосами.
— Нет. Это было вполне удовлетворительно, — говорит она.
Я резко отстраняюсь, изображая удивление.
— Удовлетворительно?
Она визжит, когда я зарываюсь лицом в изгиб ее шеи и кусаю ее, напоминая, что у меня все еще есть зубы. Ее вопрос забыт, и это приносит облегчение.
Еще в беседке я пообещал ей, что всегда буду говорить ей правду. Но я просто не знаю, как сказать ей об этом. Что я хотел встретиться с ней лицом к лицу, когда буду внутри нее. Что хотел целовать ее. Что хотел обнимать ее. Что хотел увидеть её.