Бунт. Книга II
Шрифт:
– Наверно, муженька своего дожидаешься? Ждешь не дождешься? Жди! Жди! Только забыл он тебя давно, казачка! Завел он в любовницы ханскую дочку – княжну. Любится, целуется с ней, сам видел – и не шибко-то домой торопится. Привезет ее к тебе в курень второй женкой. Будете жить, как басурмане. Уних-то по несколько женок, – и, совсем разойдясь, плюнул на землю и сказал:
– Тьфу ты, какой грех, Господи!
Алена сначала с удивлением слушала казака. Затем побледнела, лицо ее как бы одеревенело, в глазах заходили злые искорки. Казачка схватила Афанасия за грудки, притянула к себе, затем вдруг резко, по-мужски, ударила его кулаком в подбородок, и он, как подкошенный, покатился в придорожную пыль.
Развернулась и пошла, не оглядываясь, к себе домой.
Размазывая пыль по лицу, Козлов медленно встал на карачки, затем кое-как сел на задницу, хлопая от удивления глазми. А вокруг собрались казаки. Посмеиваясь, спрашивали:
– Это за что она тебя так?
– Наверно, за дело, – сказал кто-то. – Алена за так не угостит.
– Ловко она его уважила! – опять кто-то крикнул.
– Плохого человека ничем не уважишь, – ответил ему другой казак.
Стоявшие вокруг Афанасия казаки опять захохотали. Один из них поднял его, поставил на ноги, спросил:
– Сказывай, за что она тебя так?
– А черт ее знает за что! Не казачка, а сатана, – плаксиво загнусавил Афанасий, еле шевеля челюстью.
– Не может быть такого! Сказывай, за что! – наступали казаки.
– Она стала спрашивать про Степана, а я возьми да и скажи ей, что, мол, везет твой казак, окромя больших богатств, ясырку-княжну. Вот она мне и влепила, – стал оправдываться Козлов.
– Ну, это за дело. Болтать не будешь, чего не надо.
Афанасий вытащил из-за пазухи мешочек с серебром, подбросил его в руке и позвал окруживших его людей:
– Айда, ребята, в кабак. Я угощаю.
– Коли так, то мы не против, – ответил один из казаков, и они всей гурьбой поспешили за Афанасием.
Этот вечер для Козлова и Корнилы был неудачным, можно сказать, пустым.
Афанасий пропил заработанное предательством серебро, а затем был избит развеселившимися на его деньги казаками и выброшен на улицу. Явился он в свой курень без кафтана, рубашки, почти нагой – в одних разодранных шароварах.
Корнило же Яковлев, собрав своих ближних домовитых казаков у себя дома, за полночь засиделся с ними. Судили-рядили, что же им делать, когда на Дон явится Степан Разин. Так ничего не придумав, недовольные друг другом, разошлись, проклиная удачливого атамана.
6
На 25-й день августа Степан надумал появиться в приказной палате и решить все дела с астраханскими воеводами.
В город атаман прибыл в сопровождении большой толпы горожан. Люди с любопытством разглядывали Разина, его ближних есаулов и сопровождающих казаков, дивились на их богатую одежду.
Степан Тимофеевич милостиво одаривал горожан золотыми и серебряными монетами, убогим и нищим давали казаки товар и одежду. К приказной палате подошли в определенном порядке. Впереди шел Разин с ближними есаулами, неся в руке атаманский бунчук. За ними Ефим под уздцы вел двух белых аргамаков, подаренных персидским шахом русскому царю. Кони были необыкновенной красоты, выгибали шеи, всхрапывали, пытались встать на дыбы, но, чувствуя сильную руку Ефима, покорно шли за казаком. За Ефимом двигались пленные – ханский сын Шабалда и купеческий сын Сехам-бет – в сопровождении казаков, которые несли два сундука с посулами.
Подойдя к приказной палате, казаки остановились. На крыльце их уже встречали князь-воевода Львов, дьяк Игнатий и приказные люди.
Сделав навстречу Разину с крыльца несколько шагов, Семен Иванович сказал:
– Давно поджидаем тебя, Степан Тимофеевич! Что-то ты не торопишься нас навестить и решить неотложные дела.
Разин ничего не ответил воеводе, только улыбнулся чуть заметно, его так и подмывало отпустить какую-нибудь шутку по этому поводу князю Львову, но сдержал себя атаман, дабы не испортить дело.
– Прошу, казаки, заходите в палату, – пригласил Львов и первым взошел на крыльцо, а затем и в дверь.
Атаман, не спеша, поднялся на крыльцо, повернулся в сторону казаков, заломил баранью шапку набекрень, весело подмигнул, затем попросил:
– Иван Черноярец, Григорий, Фрол Минаев, айда со мной, а остальным всем пока ждать, – и вошел в приказную палату.
Здесь было много людей, они куда-то сновали, что-то писали, разговаривали, но как только появились казаки, все притихли, подняли головы, неотрывно уставились на атамана, зашушукались.
Разин первым подошел к столу, за которым сидели князь Львов и дьяк Игнатий, положил бунчук, знак атаманской власти. Черноярец и Минаев положили на стол войсковые знамена.
Степан и его есаулы не стали кланяться перед воеводой и приказными людьми, хотя поклона от них ждали. Разин сразу начал говорить:
– Наше войско бьет вам челом и поручило нам сложить перед вами бунчук и знамена, а также передать вам пленных и аргамаков. Отпускаем служилых людей, которые в нашем войске поневоле и пожелали уйти от нас.
Львов внимательно выслушал Разина, улыбнулся, затем пригласил атамана и его есаулов за стол, где уже были наполнены кубки с вином. Пока казаки рассаживались за столом, князь-воевода как бы между прочим спросил:
– А что же ты, Степан Тимофеевич, молчишь насчет морских лодок и пушек? Ведь ты возвращаешься на Дон, они тебе ни к чему.
– Это ты правильно говоришь, Семен Иванович. Они вроде бы нам и не нужны, но если посмотреть с другой стороны, то необходимы.
– А зачем? – живо заинтересовался князь.
– Перво-наперво, для защиты от татар, когда по степи пойдем от Царицына до Паншина, а также для обороны от крымских и азовских людей. Все же идти с добычей будем, и охотников до чужого добра немало найдется, – пояснил Разин.
– А вдруг ты новый поход затеешь? – хитро прищурившись, спросил воевода.
– Устали мои ребята для нового похода: домой хотят.
– Тогда почему лодки и пушки не отдаешь?
Степан побагровел лицом, желваки заходили на скулах, в глазах заиграли злые огоньки, но сдержал себя и ответил: