Бурная жизнь Ильи Эренбурга

Берар Ева

В 1906 году обе социал-демократические фракции — большевики и меньшевики — извлекают урок из разгрома вооруженного восстания и решают восстановить партийное единство. В 1908-м юный Эренбург даже опубликовал в нелегальной газете статью «Два года объединенной партии». Однако Ленин, убежденный в том, что объединение с меньшевиками — это путь к политическому самоубийству, сохранил тайную структуру большевистской организации и продолжил ожесточенную полемику, вызывая своей нетерпимостью недовольство даже внутри своей группы. Слева Ленина критикует его собственный секретарь, философ Александр Богданов. Глава группы так называемых «отзовистов», он не согласен с участием социал-демократов в Думе. Ленин переносит спор с Богдановым в область идеологии, выбрав объектом своей критики труд Богданова «Эмпириокритицизм», где тот предпринял ревизию марксизма в свете идей австрийских философов Маха и Авенариуса. Ополчась против «махистов», Ленин усердно работает в библиотеке Британского музея и в мае 1909-го дописывает свой ответ: «Материализм и эмпириокритицизм». Пока он громил эмпириокритицизм, двое других товарищей — Анатолий Луначарский и писатель Максим Горький, гордость партии, — приготовили ему неприятный сюрприз, присоединяясь к богдановской группе «Вперед». Два сподвижника Ленина публикуют ряд статей, в которых объявляют себя «богостроителями», толкуют социализм как новую религию масс, где «человек человеку бог». Почувствовав себя окруженным со всех сторон, Ленин, разъяренный, негодующий, решается резать по живому. В июне 1909 он созывает расширенное заседание редакции газеты «Пролетарий», где и предлагает объявить отзовизм, махизм и богостроительство несовместимыми с принадлежностью к фракции большевиков и требует тут же исключить Богданова и Луначарского из большевистских рядов.

Эренбург не принадлежал ни к одной из этих ересей. Однако ему становится все неуютнее в этом сектантском мире с его нетерпимостью, отлучениями, расколами и распрями. Вопрос о Боге его как раз очень волнует (ниже об этом еще пойдет речь), но при этом он толкует его совсем по-другому, чем товарищи по партии.

Ко всем интригам и чисткам в большевистской группе добавляется и громкий финансовый скандал: в России полиция раскрыла громкое дело об ограблении Государственного банка в Тифлисе в 1907 году и нашла заказчиков преступления. Заказчиком оказалась тайная боевая организация большевиков, которой руководили Ленин и Богданов. Российская пресса ликует, европейские социалисты в смятении.

«В партии началась настоящая буря, — рассказывал один из сподвижников Ленина. — Против большевиков и, в особенности, против Ленина были выдвинуты громкие обвинения. Некоторые требовали исключить из РСДРП большевиков. Специальное заседание ЦК, созванное в связи с этим инцидентом, под давлением меньшевиков приняло решение сжечь оставшиеся пятисотенные купюры. <…> Квартиру на авеню д’Орлеан называли „осиным гнездом“, „штабом ленинистов“ или просто „бандитским штабом“ [25] ^».

25

Aline.L'enine `a Paris. Librairie mat'erialiste. 1929. P. 72.

В своих мемуарах «Люди, годы, жизнь» Эренбург, разумеется, ни словом не коснется всех этих превратностей судьбы, обрушившихся на ленинскую группу. Он расскажет о собраниях, проходивших на авеню д’Орлеан, о демонстрации у Стены Коммунаров, о митинге французских социалистов с участием Жана Жореса. Один эпизод все-таки выделяется среди этих туманных воспоминаний: в 1909 году по заданию партии он отправляется в Вену, где ему предстоит работать с «видным социал-демократом X.». Эренбург надеялся, что ему удастся из Вены нелегально пробраться в Россию. Имя этого «видного социал-демократа» он сохранил в тайне. И неудивительно, ведь речь идет о Льве Давыдовиче Троцком. Встреча оказалась трудной и неудачной. Начинающий поэт, каким являлся тогда Эренбург, испытал тяжелое потрясение, когда услышал высказывания Троцкого о литературе и искусстве. В своих воспоминаниях Эренбург напишет: «Это были не мнения, с которыми можно было поспорить, а безапелляционные приговоры. Такие же вердикты я услышал четверть века спустя в некоторых выступлениях на Первом съезде писателей» [26] . Неслучайно Эренбург сравнит высказывания Троцкого с речами, произнесенными на съезде 1934 года, том самом съезде, где была установлена власть Сталина в области культуры. Троцкий пользовался в партии репутацией человека в высшей степени авторитарного; ему не хватало «того личного обаяния», которое исходило от Ленина и которое, вероятно, подействовало на молодого Эренбурга [27] . В Вене Троцкий поддерживает тесные связи со сторонниками психоанализа, стены его венской квартиры увешаны произведениями современной живописи. Колкие обвинения Эренбурга звучат странно; впрочем, можно предположить, что в данном случае Троцкий сыграл роль «козла отпущения», который понадобился Эренбургу для объяснения причины собственного разрыва с большевиками.

26

Эренбург И.ЛГЖ. Кн. 1. Соч. Т. 6.

27

Lounatcharski A.Silhouettes r'evolutionnaires. Moscou, 1923.

Разрыв с революционерами

Каковы бы ни были реальные основания для сведения счетов с Троцким, Эренбург в результате отказывается от замысла нелегально перебраться в Россию и возвращается обратно в Париж. По дороге он заезжает в Германию, чтобы повидаться с матерью и сестрами. С фотографии, сделанной во время этой встречи, смотрит юноша с серьезным, немного отсутствующим взглядом, с удлиненным овалом лица — именно таким его впоследствии изобразит Пикассо; рядом с ним четыре женщины. Тщательно причесанные волосы, аккуратный костюм — перед нами в последний раз предстает «молодой человек из хорошей семьи». Вернувшись в Париж, он тут же переезжает из квартала большевиков, чтобы поселиться на Монпарнасе, а заодно и резко меняет образ жизни.

Прощание с ленинской группой произошло без сожалений. На большевистских собраниях Илья познакомился с молодой петербурженкой Елизаветой Полонской. Лиза была страстной поклонницей поэзии, сама писала стихи, и под ее влиянием Илья смелее погружается в поэтические упражнения. Ее острый, ироничный склад ума позволяет посмотреть по-другому на товарищей. Благодаря Лизе он снова мог с юмором взглянуть на свое окружение и на партийную работу. Используя Лизины знакомства в типографии, молодые люди изготовили два журнальчика: «Бывшие люди» и «Тихое семейство», этот последний снабжен эпиграфом «Любовь к людям не дает нам покоя» [28] . Там собраны все: руководители эсеров, отец русского марксизма Георгий Плеханов, Троцкий, выступавший с пламенным призывом жертвовать средства на его венскую «Правду», и, наконец, сам Ленин — на пьедестале, в фартуке, с метлой в руке и с надписью «Старший дворник». Следовало объявление на книгу «Ленин. Руководство, как в семь месяцев стать философом».

28

Гуль P.Одвуконь. Нью-Йорк, 1973 C. 116; Он же.«Я унес Россию с собою» // Новый русский журнал. Нью-Йорк, 1978. № 12. С. 54. См. также: Рубинштейн Дж.Верность сердцу и верность судьбе. Жизнь и время Ильи Эренбурга. СПб.: Академический проект, 2002. С. 37.

Товарищи смеялись над карикатурами, но Ленину было не до смеха. Один из его соратников вспоминает: «Мне хорошо запомнилось выражения отвращения на лице Ленина, когда на одном из собраний он впервые увидел этот журнал. „Тухлятина“, — сказал он. Однажды в разговоре о молодых „стилягах“ Ленин так отозвался о них: „В каждой революции есть грязная накипь. С чего бы нам быть исключением?“»

Большевики-ленинцы испытывали к перебежчикам величайшее презрение: «Литературная и артистическая богема… это особая среда. Это молодые люди, едва понюхавшие пороху в революционном 1905-м и в ужасе бежавшие за границу при первых признаках наступающей реакции. Опустошенные, озлобленные против всех и вся, потерявшие надежду, они принялись оплевывать то, во что прежде горячо верили» [29] .

29

Aline.L'enine `a Paris. P. 73.

Развлечения и шутки ненадолго спасали от одиночества и ощущения тупика. После отказа от революционной деятельности дни Ильи оказались долгими и пустыми. Он к тому же забросил учебу в Высшей школе социальных наук, куда записался, надеясь завершить свое образование, прерванное в пятнадцать лет. Жизнь в Париже утратила свою новизну, теперь этот город его угнетает. Эренбург по-прежнему увлечен поэзией, но его собственные стихи являются лишь источником огорчений: они кажутся ему неуклюжими, нескладными. Ранимому и чувствительному юноше было нелегко выносить беспощадную иронию Лизы. Эренбург знакомится со студенткой-медичкой Екатериной Шмидт — и вот он снова влюблен. Катя происходила из петербургской немецкой католической семьи и сама была верующей. Илья с Катей отправляются в Бельгию, а по возвращении поселяются вместе, но не регистрируют брак. Через год на свет появляется дочь Эренбурга Ирина. Отцу ее в это время двадцать лет, по профессии он был поэт.

На фотографии 1910 года запечатлен юный Эренбург: длинные волосы, причесанные на пробор, небрежно повязанный галстук, меланхолический взгляд — одним словом, типичный представитель богемы. Русская художница Мария Воробьева (Горький придумал ей имя «Маревна»), живущая в Париже с 1912 года, подруга мексиканского художника Диего Риверы, вспоминает: «Я много общалась также с Ильей Эренбургом и его женой Катей <…>. Вид у Эренбурга в то время был весьма неряшливый — прямо портрет нигилиста из романа. Карманы его пиджаков и пальто оттопыривались от множества газет и бумаг. Небольшие, хрупкие на вид, красивой формы руки были обезображены пожелтевшими от табака ногтями. <…> Чувственный рот, который слегка скашивался на одну сторону при разговоре, портили несколько сломанных зубов — память о студенческих годах в Киеве, когда он, возможно, по политическим мотивам был арестован и избит полицией. Он боялся дантистов и никогда не лечил зубы, к тому же ему было наплевать на их вид, он и чистил их довольно редко. Но все забывалось под взглядом его пленительных глаз, глубоко посаженных, сияющих, огромных, под взглядом, который мог быть и кротким (хотя я не очень верила в эту кротость), и мудрым, и порой слегка ироничным» [30] . Трубка, которую Эренбург имел обыкновение «вытряхивать где попало», и шляпа с широкими полями дополняли его портрет.

30

Маревна (Воробьева-Стебельская М.Б.).Моя жизнь с художниками «Улья». М., 2004. С. 48–49.

Катя быстро устала от неустойчивой семейной жизни. В 1913 году она ушла от Эренбурга и вышла замуж за их общего приятеля Тихона Сорокина. Илья тяжело переживал разрыв, страдал, много пил, но остался очень привязан к этой супружеской паре. Во время войны они даже некоторое время жили все вместе на юге Франции. Эти дружеские отношения сохранятся на всю жизнь.

Его холостяцкая жизнь сделалась совсем убогой. Он понемногу подрабатывает: то нанимается гидом по Парижу и предместьям, то по ночам разгружает вагоны на вокзале Монпарнас. Друзья знакомят его с банкиром Михаилом Цетлиным, меценатом и поэтом, который на свои средства содержит столовую для русских эмигрантов. Эренбург постоянно появлялся в салоне мадам Цетлиной. Маревна вспоминает: «Было странно видеть здесь Эренбурга с длинными волосами, в нечищеных туфлях, выбивающего свою трубку в любом месте, где придется. Он заметил мой взгляд и спросил громко: „Ну, Маревна-царевна, что ты смотришь на меня? Не правда ли, я хорош на фоне кресла с красной обивкой?“» [31] В 1916 году он опубликует на средства Цетлина сборник своих поэтических переводов, но вместо благодарности будет забавляться сочинением сатирических стихов, высмеивая снобизм своих благодетелей.

31

Маревна.Там же. С. 72–73.