Бурное море
Шрифт:
— А теперь, Женечка, бразды правления давай мне! — И ко всем нам: — По местам!
Женя выхватил приготовленную еще неделю назад робу и кинулся вслед за нами на палубу. Джеламан, спокойно перекладывая колесо и мурлыча «...а надейся на парус тугой, не надейся на гладкую воду», поглядывал в окно на балберки, прикидывая, как выкладывать невод.
Погода же стояла такая, о какой всегда мечтает рыбак: солнышко, тишь, само море — хоть брейся, свесившись с борта. От такого моря в душе всегда что-то поет, а глаза вспыхивают радостными огоньками ожидаемой удачи. Разметались, конечно, великолепно, и буй выхватили в несколько секунд, и ваера завели без миллиметра неточности. После того как Джеламан положил сейнер на курс траления, стеклись к нему в рубку. Он сунул нам всем по папироске — руки у всех в резиновых перчатках — и показал эхолотную запись. Мы молчали — не дай бог сейчас, когда рыба еще не в трюме, крикнуть «гоп». Хоть мы и молчали, но в глазах каждого так и горела удача, счастье, рыбацкое, счастье! Сам же Вовка был превосходен: спокоен и красив.
И вот Джеламан поставил ручку телеграфа на «самый полный», сейнер рванулся... за кормой всплыл исполинский шар серебристой трески величиною с одноэтажный дом, вода с него так и хлынула — фр-р-р!..
— У-ах! — не выдержал дед. — Подзываем плавбазу — и квартальный план.
— Ух! — с такой пронзительной болью, обидой и злостью простонал Джеламан, болезненно сморщился и трахнул шапкой о палубу. Сутулясь, пошел в рубку: самое страшное для него расстройство, когда кто-нибудь начнет радоваться преждевременно.
— Прости, командир! — прошептал дед ему вслед.
Мы все вздохнули и ничего деду не сказали. Молчаливо стали подводить невод к борту, налаживать каплер, готовить трюм.
Вдруг откуда ни возьмись — вроде из-под кормы — вылетела моторная алюминиевая шлюпка, в каких охотники и любители пикников носятся по речкам. Как она оказалась в открытом море? Она ведь не выдерживает самую пустячную волну, а тут полста миль от берега. Значит, важная к тому причина или сидящие в ней — их было двое — сумасшедшие.
Шлюпка сделала полукруг, подошла к борту, мы все сгрудились над ней.
— Вы чокнутые?
— Вас с вертолета сбросили?
— Мы тут сено косим на острове, — сказал тот, что сидел за рулем.
— Мы вас еще утром заметили, — сказал тот, что сидел на носу лодки с ружьем на коленях, — еле догнали. С самого утра гонимся. И стреляли... — Лица у обоих печальные и утомленные.
— На нерпей небось охотились?
— Или уток гоняли!
— А как бы не догнали?
— Дак... — развел руками тот, что сидел на носу. Он положил ружье на дно лодки, поднялся и протянул нам руку, чтобы помогли подняться ему на борт. Забравшись, он со всеми поздоровался.
— Сено мы косим на Карагинском острове, — продолжал он. — А один сезонник палец у нас порезал. Сначала ничего было, а потом руку раздуло, навроде огневица у него, в больницу надо бы отвести его.
— Рыбу в море. Га-га-га! — Бес заржал своим гомерическим смехом. — Га-га-га! В море рыбку...
— Ну и что? — удивился дед. — Доктора у нас нету.
— В Оссору бы его, в больницу... потный весь в палатке лежит.
— Бог ты мой! — Лицо у деда вытянулось, потом стало угрюмым. Да и всем не по себе стало, только Бес:
— Га-га-га! Га-га-га!
— Послушай, парень, а сколько у вас он уже болеет, этот сезонник? — спросил Женька, подойдя к сенокосчику вплотную.
— Третий день.
— Ну, а еще полдня он потерпит? Видишь, сколько мы рыбы поймали, за месяц столько не поймаешь.
— Послушай, друг, — подошел к лодочнику с другой стороны дед, — мы сейчас быстренько отвезем рыбу на плавбазу — и за вашим сезонником, и в Оссору его, в больницу.
— Отрезали бы сами ему палец, раз там заражение, — проворчал Казя Базя и направился к ящику с инструментами. — Больницу ему... с каким-то пальцем. Тьфу!
— А если рыбу погрузить и идти на остров за этим больным с рыбой? — рассудительно начал Есенин. — Возьмем его и заодно с рыбой отвезем на плавбазу, там тоже доктор должен быть. И там могут прооперировать.
— Это все равно, — поморщился дед, — до Оссоры пять часов, а до базы десять... Рыбу не довезешь... проквасится. Жарища-то! Слушай, друг, — дед опять толкнул сенокосчика в плечо, — а еще потерпит полдня ваш больной, пока мы рыбу отвезем на плавбазу? А потом отвезем его хоть в Оссору, хоть на плавбазу.
— Все пить просит...
— Ну и напоите его.
— Чайком, чайком. Га-га-га! — Это Бес.
— Командир... — повернулся дед к Джеламану, угрюмо стоявшему в дверях рубки: он смотрел на нас, но нас не видел — кроме пустоты, в его взгляде решительно ничего не было. — Есть смысл с рыбой идти на остров, взять больного — и на плавбазу. Мы рыбу сейчас быстро выхватим, на остров, хватаем больного... Часов пять всего теряем, если не в Оссору везти. И рыбу сохраним... Ну что, друг? Ваш парень десять часов потерпит?
— Пить просит...
— Черт возьми... столько рыбы! За месяц столько ведь не возьмешь...
— Квартальный! Га-га-га! Назад в море... Га-га!
— Ну так как, приятель? — обратился к сенокосчику Есенин. — Часов-то восемь подождет твой сезонник? Ты ж видишь, какое дело! Видишь, сколько добра пропадает!
— Даже не знаю... наверно, потерпит.
— А мы ее сейчас духом! — оживился дед. — А ну, парни! А на переходе я дам такие обороты, что труба красная будет!
— Давай, давай, — сказал Казя Базя, проходя к борту с кусачками и молотком. — И чтоб подшипники из трубы летели!
— Так рыба-то проквасится, если с нею на остров идти, — вздохнул Женька.
— Ну что, командир? Так и сделаем? А на переходе я аварийный режим подержу. А ну, парни! Духом! Только время теряем.
— Сколько мы ее искали... — вздохнул Есенин.
— Такой уже больше не будет...
— Да брать, брать! Парни, брать! — кипятился дед. — Самое грамотное... хоть один груз сдадим.
— Распустить кутец! — угрюмо сказал Джеламан. — Он смотрел перед собой и ничего не видел... совершенно пустые глаза.