Буря ведьмы
Шрифт:
Он был готов к такому вопросу.
— Небольшой сувенир, — ответил он, как можно небрежней.
Глаза старухи сузились.
— Да ты хитрец, — прошипела она. — Хитрец, да и для себя одного.
— Не понимаю, что?
Старуха топнула башмаком.
— Ты провонял ложью!
Могвид отскочил. Неужели она догадалась? Рука его уже осторожно нащупывала рукоять кинжала за поясом.
— Не мне судить твою судьбу, а дело есть дело, — неожиданно сменила гнев на милость старуха и снова протянула ему мешочек. — Скалы сами оценят твои дела
Дрожащей рукой Могвид повесил мешочек на грудь и, не в силах произнести ни слова, долго шарил по карману в поисках третьей монетки. Он каким-то образом почувствовал, что надо сделать этот жест щедрости.
— Возьми... За все беспокойства, — наконец, прохрипел он, протягивая ей на ладони три монеты.
Но старуха вдруг сильно ударила посохом по его руке, и три сверкающие монеты упали в грязь.
— Только серебро очистит мои уши от твоей лжи! — прохрипела она.
Могвид потер ушибленную руку и быстро выудил из другого кармана серебро, которое осторожно вручил старухе, не сводя глаз с ее посоха.
Деньги исчезли в складках шубы и, недовольно ворча, старуха повернулась к Могвиду спиной, успев пробормотать на прощание:
— Но всегда помни, что ты купил это ложью, хитрый лис! И когда-нибудь ты сможешь обнаружить, что награда не равнозначна цене! — С этими словами старуха вышла из тени повозки и скрылась за углом.
Не равнозначна цене? Могвид дрожащими пальцами развязал мешочек и уставился на его содержимое. На его лице появилась улыбка. Содержимое стоило любых денег.
Внутри отливали золотом несколько прядей Елениных волос.
Доказательство ее ведьмовства.
В тени раскидистых ветвей дуба царило молчание. Не было слышно ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Вайрани прислушалась. Все было тихо. Тогда обнаженная, прикрытая лишь длинными черными волосами, она опустилась на колени прямо на подгнившие сосновые иглы, опаленные когда-то огнем. Кожа ее отливала бледным лунным светом.
Она задержала дыхание. Помешать мог любой звук.
Ее дети поработали прекрасно. На лигу вокруг в лесу не осталось ничего живого. Даже отсюда она видела пространство, усеянное маленькими тельцами мертвых обитателей леса — задушенными белками, разноцветными птичками, даже красная олениха лежала на опушке с мучительно искривленной от действия яда шеей. Удовлетворенная Вайрани нагнулась еще ниже.
Перед ней, на изъеденных червями корнях покоилась чаша из эбонитового камня размером в ладонь. Ее дно сверкало чернотой ярче обсидиана, а резные прожилки серебряного кварца пронизывали черную поверхность подобно молниям в грозу. Вайрани провела пальцем по краю чаши.
По краям лежало богатство, а внутри — власть.
Взяв костяной кинжал, Вайрани полоснула лезвием по большому пальцу и уронила несколько капель крови в середину чаши. Густые капли скатились к центру и быстро исчезли — камень всегда испытывал жажду.
Язык, нашептывавший выученные заклинания, деревенел все больше, но, зная, что любое промедление означает смерть, Вайрани все же продолжала говорить. К счастью, эта литания была короткой. Из-под зажмуренных век закапали слезы, и, наконец, она протолкнула сквозь занемевшие, посиневшие губы последнее слово.
Закончив заклинания, она присела на корточки, поднесла к губам порезанный палец и стала нежно лизать его. Кровь огнем разливалась по замороженному рту.
А теперь наступала самая трудная часть испытания — ожидание.
Когда она лизала порез, ее дети, должно быть, почувствовали ее состояние и осторожно приблизились. Вайрани позволила им вскарабкаться по ее обнаженным ногам и вновь укрыться в том месте, откуда они появились на свет. Впрочем, один, самый подвижный, умудрился-таки взобраться по животу вверх и волосатыми ножками начал сучить прямо по левому соску. Но она постаралась не обращать на это внимания, все еще продолжая совершать ритуал. Неужели где-то допущена ошибка? Может быть, слишком много крови...
Но вот из середины чаши внезапно взметнулись языки черного пламени и стали извиваться над краями, словно языки сотен змей.
— Темный огонь! — прошептала она все еще синими от холода губами. Но темный огонь не согревал, он жег льдом, и если обыкновенное пламя освещало, то это, наоборот, втягивало в себя свет теплого позднего полудня. Дерево над ней стало мрачным, словно от языков пламени исходил темный холодный туман.
Младенец на ее груди, испуганный черным огнем, укусил сосок, но Вайрани не обратила внимания на боль. Ядовитый или нет, укус маленького паучка — это ничто по сравнению с тем злом, которое исходило из чаши.
Вайрани еще ниже склонилась над пламенем.
— Хозяин, твоя слуга ждет Тебя!
Пламя мгновенно стало крошечным, и темнота поглотала чашу. Оттуда послышался слабый вскрик, но даже он заставил ее кожу покрыться мурашками. Вайрани узнала музыку донжонов Блекхолла. Ее собственный голос когда-то тоже примыкал к этому хору мучеников, и она так и осталась бы навсегда в этом средоточии пыток, если бы Черный Лорд не нашел ее однажды приятной для своих глаз, не избрал сосудом для своей власти и не влил ей в лоно семя, от которого произошла Орда.
Рука Вайрани невольно поднялась и коснулась того места, которое трогал сам Темный Лорд в ту последнюю ночь. Теперь на этом месте среди ее черных, как смоль, волос, сверкал единственный светлый локон, как белая змея среди черных корней. Пальцы ее тронули шелковистый волос, и перед глазами заплясали ужасные воспоминания: желтые клыки, капающая слюна, удары костистых крыл. Женщина убрала руку.
Некоторые воспоминания лучше не будить.
Но тут из пламени раздался голос, который мгновенно свел на нет всю ее решимость. Точно так, как много раз битая собака боится руки хозяина, Вайрани вдруг почувствовала, как мочится под себя, все ниже и ниже склоняя голову. Все внутри ее дрожало и корчилось.