Буря
Шрифт:
— Ничего интересного. Обычная история, когда постепенно вырастаешь из отношений со школьным бойфрендом.
— А он… нормально это воспринял?
Она слегка улыбнулась:
— Да, Дэвид нормальный парень. Я не знаю, что он об этом говорит, так что не буду лишний раз переживать.
Мы сменили тему и проговорили еще целый час, прежде чем собрались идти домой. Я старался, чтобы наша беседа получилась непринужденной, и надеялся, что Холли поверит, что у меня нет «больших планов» на вечер.
— Что теперь? — поинтересовался
— Думаю, мне пора домой.
Нет, нет, нет!
— Может быть, сначала прогуляемся? Разве ежедневная физическая нагрузка не входит в список разрешенных дел? Вряд ли это можно назвать весельем.
— Конечно нет, — сказала Холли.
Напряжение, исчезнувшее за ужином, снова начало нарастать. Холли тоже почувствовала это и, видимо, ждала какого-то развития событий или, напротив, хотела как можно скорее закончить вечер.
— Ну и как, есть что-нибудь хорошее в твоей новой свободной жизни? — поинтересовался я.
— Все хорошо. Думаю, именно поэтому я и чувствую себя виноватой.
— Логично. — Я повернул за угол, особо не задумываясь, куда мы идем. Главное, чтобы дорога не кончалась.
Холли взяла меня за руку, и мы остановились посередине тротуара. Я повернулся и, увидев выражение ее лица, понял, что обычные дела на сегодня закончились.
Она подошла ко мне поближе:
— Я должна тебе кое-что сказать.
Ох! Сейчас она предложит нам остаться друзьями.
— Да? Ты уверена?
Ее светло-голубые глаза встретились с моими:
— С днем рождения, Джексон!
Я открыл рот, чтобы ответить ей, но не смог произнести ни слова. Сегодня мне нужно было одно: услышать эти слова от моего отца. Не дорогие подарки, не вечеринка в мою честь — всего одна фраза. Может быть, даже что-то вроде: я знаю, что Кортни нет с нами, но ей хотелось бы, чтобы ты сегодня был счастлив. Это меня вполне устроило бы.
Холли наморщила лоб и отпустила мою руку:
— Извини, мне не стоило так говорить, да? Но после ухода твоего отца я подумала…
У меня появилась цель, и мозг принялся лихорадочно придумывать способы ее достижения. Я стал осторожно теснить Холли к стене, пока она не уперлась в нее спиной. Ее глаза были широко распахнуты, щеки порозовели. Я не колебался, опасаясь, что она может остановить меня. Прижавшись к Холли всем телом, я наклонился и поцеловал ее в губы, которые оказались очень приятными на вкус. От нее пахло клубникой и мятными леденцами.
Она перестала держаться за стену и, подняв руки, обняла меня за шею и еще ближе притянула к себе. Запустив пальцы мне в волосы, она касалась моей щеки губами. Наши сердца бешено колотились. В этот момент мне захотелось сорвать с нас двоих одежду и почувствовать Холли всем телом.
А потом она уперлась руками мне в грудь и оттолкнула меня. Я тут же сделал шаг назад и взглянул на нее: она прислонилась к стене, чтобы не упасть, ее грудь вздымалась и резко опускалась, ресницы трепетали. Я заволновался: неужели я неправильно истолковал ее поведение?
Но тут она улыбнулась:
— Вот это да!
Я вздохнул с облегчением и, приблизившись к Холли, обнял ее за талию.
— Я так давно хотел это сделать.
Она открыла глаза и взглянула на меня:
— Мне кажется, я тоже.
Конечно же, это была совсем другая Холли, не «ноль-ноль семь», и ее поцелуй был очень чувственный.
Та Холли из будущего зацепила меня. Еще никому из девушек не удавалось этого сделать. Вероятно, через какое-то время я испугался, что настолько открылся перед ней. И когда началась учеба и у нас появилось много дел, я действительно немного оттолкнул ее от себя. Было проще придумывать оправдания, чем признаться ей (и себе тоже) в истинных чувствах. Думаю, я тогда очень легко относился к жизни. Какой смысл анализировать отношения, если это всегда можно успеть.
Вот только оказалось, что я не успел.
Вернувшись мыслями в настоящее, я увидел, что Адам решил дать мне немного отдохнуть и подумать и продолжает печатать что-то на компьютере. Может быть, лучшее, что я мог сделать для Холли в две тысячи седьмом году, — это позволить ей узнать меня. Больше никакого актерства и никаких игр. Я буду таким, какой я есть на самом деле. Не считая того, что я из будущего. И если нас двоих такие отношения не устроили бы, я был бы готов отступить и следить за ее безопасностью с расстояния.
— Адам, послушай! — позвал я и сел на кровати.
Он повернулся на стуле и произнес:
— Я думал, ты спишь.
— Нет, я думал над тем, что ты сказал. Не могу ответить ничего определенного, но обещаю, что буду с ней осторожен.
— Отлично, друг. Рад это слышать, — сказал Адам и показал мне несколько строк, написанных от руки на внутренней стороне обложки моего дневника: — Это для тебя.
Я взглянул и удивился:
— Снова латынь?
— Гм… в некотором роде. — Он снова посмотрел на меня. — Если тебе вдруг потребуется сказать мне что-то, но делать это на основной базе будет слишком опасно или ты не сможешь остаться со мной наедине, возвращайся на один-два дня назад. Я научу тебя, как передать мне информацию втайне от всех. А потом ты сможешь вернуться назад и воспользоваться тем, что узнал.
— Что ты имеешь в виду? Ты не объяснишь мне прямо сейчас?
Адам покачал головой:
— Даже ЦРУ не сможет вычислить, что это, и я не хочу рисковать и раскрывать тебе секрет здесь, на основной базе, где любое действие имеет последствия.
Я кивнул и убрал дневник в сумку.
— Пойду-ка я домой, чтобы не мешать твоим планам на вторую половину дня.
— Если хочешь пойти со мной, то я не против. Уверен, что Холли все равно.
— Нет, я подожду до завтра, чтобы увидеть ее.