Буря
Шрифт:
Он держал свою клятву — и вскоре весть о могучем воине, грозе всяких чудищ разнеслась по всему Среднеземью. Уже не орочьим ятаганом, но клинком подаренном ему гномами бился он, еще говорили, что неразлучен он с конем, таким прекрасным и стремительным, что каждый видевший его, утверждал, что не мог такой конь быть земным созданьем, что он могучий дух небесный, облаченный в эту плоть. Вообще же, подвиги Тэрена были столь невероятны, что укрепилось мнение, что и он не человек, но один из Валаров, пришедший усмирить не в меру разбушевавшуюся нежить — такие разговоры подкрепляло еще и то, что Тэрен был нелюдимым, и мало кто мог похвастаться, что перекинулся с ним хоть парой слов. Никогда не искал он награды за небывалые свои подвиги, никогда нигде не останавливался больше чем на несколько дней. Впрочем, один раз он получил раны столь тяжелые, что целых три месяца отлеживался где-то в глуши лесной; долгое время пребывал между жизнью и смертью, и только стараньями своего единственного и лучшего друга, брата своего — был он исцелен.
И орки, и кое кто помогущественнее, чем целая орочья армия хорошо знали про Тэрена, за него была назначена огромная награда; и много уродливых голов всяких искателей этой награды нашли долгожданный свой приют в сырой земле. Наконец, какой-то чародей придумал, как все устроить.
Была у Тэрена любимая. Он приезжал к ней раз в полгода, гостил день и ночь, а та прекрасная девушка, жившая уединенно в маленькой избушке у подножий могучего леса любила его так же преданно, как и он ее, ибо знала, что и после смерти суждено им быть вместе. Прошло полгода, после последнего их свиданья, и вот Тэрен несется на Скаче — вон уж сияет, словно нежный поцелуй, окошечко, а конь говорит:
— Недоброе чует мое сердце, надо бы повернуть…
— Нет — нет: она ждет меня сегодня, и будет очень волноваться ежели сегодня не увидит. Ведь я никогда еще не опаздывал, а она и так то плачет за меня, молит небо, чтобы избежал я орочьих клинков, да стрел… Тут же всю ночь заснуть не сможет, и будет все рыдать, не зная — жив ли я, иль уж нашел в снегах успокоенье… Да и ежели чувствуешь ты что-то недоброе, так и еще громче крикну: «Скачи быстрее!» — ежели здесь беда, разве же смогу я ее оставить?!
— Но сегодня сбудется старое предсказанье. — тихо молвил тогда конь.
Тэрен не расслышал, да так он поглощен был любовным чувством, что никакие предупрежденья его не остановили. Спрыгнул он с коня, бросился к двери, а тот молвил ему вслед:
— Как что услышу иль увижу — дам тебе знать. Ты будь сегодня начеку — жди беду.
Как предвидел Скач, так все и вышло: едва время перевалило за полночь, как поднялся ураганный ветер, а вместе с ним — и метель. Только метель эта кружилась вокруг избушки, на нее не кидалась, но и за крученьем ее ничего не было видно, попытался было Скач через это кружево прорваться, да так то у него ничего и не вышло: ударом могучим его назад отбросило — а кружево это смертоносное все сужалось — закричал тогда он, зовя своего брата, но Тэрен так поглощен был возлюбленной своею, что ничего не слышал, да и не видел, кроме нее. Ведь он, как ворвался в дом, так и она ему навстречу вскочила, и взялись они за руки, да так и стояли, друг другу в лики вглядываясь, и не на этой земле, а на небесах пребывали. Так время убыстрило свой ход, и целый час пролетел в одно мгновенье, а в это время зазвенели бьющиеся стекла, ибо вихрь, подойдя вплотную к дому, вдруг рассеялся, и оказалось, что все вокруг темным-темно от троллей с полутонными своими молотами — да — это их прикрывал насланный чародеем буран, и теперь они бросились и к окнам, и к дверям, возле которых стоял могучий Скач. Что же касается чародея, то он восседал на свитой им самим туче, и с верху наблюдал за действием, потирал руки, уверенный, что теперь то Тэрену не уйти, и что вскоре он получит не только награду, но и особую милость самого верховного своего владыки.
Итак, тролли бросились на Скача, и, конечно же, не одному коню не удалось бы выдержать их натиска — но этот конь вмещал в себя силу нескольких табунов, и удары его копыт были подобны ударам величайших эльфийских воителей. У троллей переламывались каменные их кости, они тяжелыми мешками отлетали назад, валя и ряды надвигающиеся следом. Но всей силы Скача было недостаточно, чтобы остановить их наступление — он едва удерживал двери; а в это время уже раздрабливались стены, и весь домик дрожал, готовый рухнуть, от бессчетного множества устремленных на него ударов.
Очнулся и Тэрен, подхватил свой клинок, и отсек лапу тролля, который тщетно пытался протиснуться в окошко. Возлюбленная вещала:
— Как быстро: из рая в ад — в одно мгновенье. Любимый! Оставь меня. Сердце мне говорит: ежели оставишь — уйдешь вместе с конем, и еще много славных подвигов совершишь — я то погибну, ну что ж — и ты умрешь, а мне, после смерти, одно лишь мгновенье твою душу подождать надо будет — так же быстро пролетит это сладостное ожиданье, как блаженный сон, как то, что между нами сейчас было. Ежели возьмешь: все по иному сложиться — все равно не спасешь, но долгим, долгим будет ожидать…
Не послушался ее Тэрен, хоть и его нехорошее предчувствие в сердце кольнуло. Подхватил он ее на руки, бросился к двери, за которой уж ждал его, из последних сил удерживал троллей Скач. Усадил Тэрен плачущую возлюбленную в седло, сам же нанес несколько могучих ударов, хотел уж и сам на коня запрыгнуть, но в это мгновенье взобравшийся на крышу тролль прыгнул сверху, и обрушил удар молота на девушку — она умерла сразу…
Обезумел от этой потери Тэрен, забыл о том, что ни ему, ни кому в ком бьется смертное сердце не одолеть такого воинства. Завыл он волком, стал прорубаться через ряды тролли, вихрем кружился, змеей извивался, в каждое мгновенье удары могучие наносил, пробивал эту каменную плоть до тех пор, пока молот не обрушился ему на плечо, и сразу переломил его, и рука его отнялась — выронил он клинок, и тут то прорвался к нему Скач — Тэрен дрался бы и уцелевшей рукой, кулаком, но конь так налетел, что он повалился в его седло, а тот тут же метнулся вперед.
Тролли были разъярены, ибо не ожидали, что встретят такое сопротивление, и потому проявили ловкость невиданную для громозкого своего, тупого племени — так один из них умудрился нанести удар сзади, перебил круп Скачу, иной удар ударил сбоку и проломил ребра — и, все-таки, конь остался бы в живых, излечился бы потом, если бы не отряд наемников лучников, с отравленными стрелами, которых хитроумный волшебник предусмотрительно расставил вокруг побоища. Они то и не ожидали, что им придется применить свое мастерство, потому несколько замешкались, и стрелы полетели на несколько мгновений позже — потому Скач успел прорваться, и лишь одна стрела стрела вошла в его плоть.
Он мчался, сколько хватало у него сил, а затем, когда достигли они небольшой расселины, укрытой среди снежных полей, вздохнул устало, и медленно опустился на колени.
— Ну, вот и все… — тихо молвил Скач. — Этот яд был приготовлен на славу, здесь не обошлось без волшебства — он знал, кто я… Если бы не было этих ран, я бы еще смог справиться, но… теперь я слишком слаб…
— Нет, нет — как же так может быть?! — зарыдал Тэрен. — Как же может быть так?! В один день я потерял два величайших сокровища, ради чего же мне же мне жить дальше — неужели ради одной только мести?!.. Нет, нет — так холодно и одиноко… Я тоже умру, замерзну среди этих полей…
— Подожди еще немного! Это будет последний мой полет! — выкрикнул тут Скач, и, взметнув могучую свою волю, смог подняться — и помчался вперед сквозь кружение снежинок…
Он бежал до самого рассвета, и в час, когда появилось жизнь несущее светило, остановился на заснеженном брегу того самого озерца, рядом с которым случилась их первая встреча. Там медленно опустился он в снег, там и остался — недвижимый, очи его закрывались, а последними его словами было:
— Нам суждено быть вместе, до самого конца…