Бурят
Шрифт:
А теперь Андреев и Кузнецов обсуждали, как очистить от семеновцев… сначала все же Троицкосавск. Там сидели (и уже начали голодать) чуть больше тысячи казаков и, что сильно не нравилось подполковнику, почти четыре сотни чехов:
— Ну, половину казаков все же можно оставить в живых: они мобилизованные и особо в безобразиях участия не принимали. А вот чехи живыми оттуда выйти не должны…
— А это почему? Если они из города уйдут, то какой нам до них дело будет?
— Чехи нарушили закон.
— Сейчас все закон нарушают…
— Они сдались в плен, и Россия им гарантировала за это жизнь. Это — закон в любой войне: пленные
— Но ты же подполковник, придумай как.
— Ты меня ни с кем не спутал? Я горный инженер, обер-бергмейстер. Меня училии строить железные дороги и мосты, рудники и заводы — а брать города меня не учили. То есть почти не учили.
— И что же делать?
— Послушай, Иван Алексеевич, вот ты у большевиков главный. А раз главный, то должен думать, принимать решения и командовать.
— Но меня тоже не учили брать…
— Тогда давай так договоримся: ты теперь не будешь главным, а главным мы назначаем меня. И ты тогда будешь слушать мои команды.
— Договорились, а делать-то что?
— Кто знает, сколько у казаков в Троицкосавске наших? То есть бурят и монголов?
— Ну… я не знаю, но думаю, что нисколько. Китайцы есть, их два полных эскадрона, а бурятов Семенов всех за Читу давно уже увел: понимал, сволочь, что против своих они воевать не станут. Думал, их сагитировать?
— Агитировать ты их потом будешь, когда мы всех интервентов уничтожим. А сейчас работу делать нужно. У тебя среди твоих большевиков казаки есть?
— Нет.
— А солдаты, которые на войне были? Только мне нужны такие, кто награды за свою службу получал.
— В Иркутске есть один с георгиевской медалью, а здесь… трое с медалью «За храбрость» вроде…
— Тащи их сюда, для них как раз работенка имеется…
Селенгинские буряты за последние пять лет очень сильно поменяли образ жизни. И более всего поменяли за последние два года, но вовсе не революция стала тому причиной. Просто в результате войны у них появилось много современного оружия (в основном, почему-то, японские «Арисаки»). Ружья у них и раньше были: коров пасти в местах, где волки встречаются чуть ли не чаще собак, без ружья никак нельзя — но Арисака была удобнее берданки. А в последнее время и с патронами к ним проблем не стало: хотя японцы их и не продавали, но обильно снабжали боеприпасами тех же семеновцев — а какой казак откажется от денег? А в последнее время и на продукты они патроны с удовольствием меняли (кстати, именно по этой причине даже в «окруженном» Троицкосавске казаки бурятов, приходящих в город, не трогали и даже защищали их от чехов).
Старый Зодбо, привезший в город подстреленную косулю, рассказывал сидящим вокруг него казаков «последние новости с воли»:
— Плохи ваши дела, ребята. Пришел на Селенгу страшный полковник Андреев, а с ним несметно горных стрелков. Их при царе по всей России собирали, и есть среди них много разных людей со всей державы. Даже буряты есть. Вы слушали, как самого атамана Семенова на переправе застрелили?
— Пуля — она в любого попасть может…
— Пуля попадает в того, для кого стрелком назначена. Я встречал Мунхэбаатара, это он Андрееву сдавал экзамен.
— Это что такое?
— Не знаю, но если бы он не попал,
— Спасибо, что предупредил, на окраину, пока еще две дюжины наших не подстрелят, соваться не будем.
— Глупые вы, у Андреева с такими экзаменами только вокруг Троицкосавска стрелков с пару дюжин сидят.
— Так, а ты пришел за патронами, которыми нас же и убивать будут?!
— Говорю же: глупые. У стрелков тех ружья особые, им и патроны особые нужны. А эти патроны хороши волка бить, косулю или зайца, ими за версту человеку в голову не попасть.
— А ты нам зачем все это рассказываешь? Запугать хочешь?
— Вас Андреев поубивает — и где я патроны покупать буду?
— Тоже верно…
— Я вам так скажу: слышал, что Андреев своим так приказал: ежели кто из мобилизованных казаков отсюда сам уйдет под его руку, то тех трогать не будут. Пойдут служить — через полгода, говорит, вину перед Россией искупит. Служить не пойдет, то можно работой искупить: он вроде рудник какой-то ставить хочет и завод. Или на землю сядет — тут работой крестьянской уже три года искупать придется. А если кто к нему чеха притащит… говорит, что за чеха одного, живого или мертвого, он двоих казаков простит, а за офицера, тоже чеха, сразу пятерых.
— Сладко ты в уши льешь…
— Из тех полков, что Семенов хотел сюда привести, уже больше двух эскадронов к Андрееву ушли. Служить остался неполный эскадрон, а прочие кто по домам ушел крестьянствовать, кто на рудник подался — но все довольны. Жалко, у них теперь патронов не купить…
— Слушай, Зодбо, а ты нас к Андрееву вывести сможешь? А то выйдем и этому твоему баатару на мушку попадем…
— Не знаю… Я спрошу, все же Мунхэбаатар из соседнего яса, мы с его отцом дружили. Вы мне две дюжины патронов подготовьте, я через три дня приду. Тогда и скажу, а сколько вы мне за это заплатите…
— Да у нас только сибирки.
— Мне бумага без надобности. А вот патроны… сто штук, или чеха одного, офицера: Андреев за живого чеха серебром платит, и патроны тоже дать может. Через три дня ждите…
Насчет «особых ружей с особыми патронами» Зодбо казакам не врал: трем его лучшим стрелками винтовки подарили представители Канадчины. Росс МК-III снискала славу лучшей снайперской винтовки, а Николаю Павловичу она понравилась еще и тем, что хотя выстрел получался очень громким, понять, откуда стреляли, было практически невозможным. Сами канадцы винтовку (именно в снайперском варианте) именовали чаще всего «гром небесный», потому что хитрая конструкция с длиннющим стволом приводила к тому, что уже за пару сотен шагов казалось, что выстрел раздается «с неба». А хороший стрелок мог в человека попасть и за километр. Сам канадцы считали, что «оптимальная дистанция стрельбы» начинается с шестисот ярдов: стреляя с такого расстояния можно было после выстрела и убежать от ответного огня, или даже уйти не спеша.