Буржуа
Шрифт:
Если теперь спросить, в каком духе, согласно этим руководящим положениям, слагается хозяйствование крестьян и ремесленников, то достаточно представить себе, кто были эти хозяйствующие субъекты, которые всякую приходившуюся на них работу, руководящую, организующую, плановую и исполнительную, выполняли сами или давали выполнять небольшому числу помощников. Это были простые средние люди с сильными стихийными инстинктами, с сильно развитыми склонностями чувства и характера и относительно слабо развитыми интеллектуальными данными. Несовершенство мышления, недостаток умственной энергии, недостаток духовной дисциплины встречаются у людей того времени не только в деревне, но и в городах, которые в течение долгих столетий фактически еще являются большими разросшимися деревнями.
Это были те самые люди, слабо развитую интеллектуальную сторону которых мы наблюдаем и в других культурных областях. Так, Кейтген а одном месте очень тонко замечает о характере правообразования в средние века: «Дело только в недостатке умственной энергии, часто заметном в наших старых памятниках права, происшедших от лиц, не привыкших к интенсивной умственной работе… Стоит только напомнить, какою поражающей неполнотой в отношении различных сторон правопорядка отличаются наши городские Уложения более раннего периода» (6).
Аналогичное этому явление в сфере хозяйства представляет слабо развитый навык к числовому учету, к точному измерению величин, к правильному орудованию цифрами. Это применимо даже в отношении деятельности купца. В действительности вовсе и не стремились быть «точными». Это специфически современное представление, что счета необходимо должны «сходиться». Во все предшествующие времена, при новизне числовой оценки вещей и цифрового способа выражения, обходились всегда только весьма приблизительным описанием соотношения величин. Каждый, имевший дело со средневековыми счетами, знает, что при проверках показываемой ими суммы часто получаются весьма отклоняющиеся друг от друга цифры. Невнимательность и арифметические ошибки встречаются сплошь и рядом (7). Перемена цифр в назначенной к примерному счету цене является почти общим правилом (8). Мы должны поэтому представить себе, что людям того времени держать в голове цифры хотя бы короткое время казалось неимоверно трудным, как теперь детям.
Весь этот недостаток желания и умения точно обращаться с цифрами находит себе наиболее ясное выражение в средневековой soidisant8 бухгалтерии. Кто перелистает записи какого-нибудь Тельнера, Вика фон Гельдерсена, Виттенборга или Отто Руланда, тот с трудом представит себе, что составители их были видными коммерсантами своего времени. Потому что все их счетоводство ни в чем другом не состоит, как только в беспорядочной записи сумм их покупок и продаж, как ее теперь делает всякий мелкий торговец маленького провинциального городка. Это в подлинном смысле только «журналы», «мемориалы», т. е. записные книжки, заменяющие узлы на носовых платках у крестьян, едущих на рынок в город. И сверх того, еще полные неточностей. К тому же мягкие и либеральные в закреплении сумм долгов и требований. «Также и один парень в перчатках, но я не знаю, сколько он должен», «также есть и еще один, который покупал вместе с вышеуказанными; остался мне тоже должен 19 гульденов чистых».
Этому недостатку счетных навыков соответствует, с другой стороны, чисто качественное отношение хозяйствующих субъектов к миру благ. Производят (если употреблять современную терминологию) еще не меновые ценности (определенные чисто количественно), но исключительно потребительные блага, т. е. качественно различаемые вещи.
Труд настоящего крестьянина, так же как и настоящего ремесленника, есть одинокое творчество: в тихой погруженности он отдается своему занятию. Он живет в своем творении, как художник живет в своем, он, скорее всего, совсем бы не отдал его на рынок. С горькими слезами на глазах крестьянки выводят из стойла любимую пегашку и уводят ее на бойню; старик-кустарь воюет за свою трубку, которую у него хочет купить торговец. Если же дело доходит до продажи (а это, по крайней мере, при наличности хозяйственной связи обмена должно составлять общее правило), то произведенное благо должно быть достойным своего творца. Крестьянин, так же как и ремесленник, стоит за своим произведением; он ручается за него честью художника. Этим объясняется, например, глубокое отвращение всякого ремесленника не только к фальсификатам или хотя бы суррогатам, но даже и к массовой выделке.
В столь же малой степени, как и умственная энергия, развита у докапиталистического экономического человека и энергия волевая. Это выражается в медленном темпе хозяйственной деятельности. Прежде всего и главным образом люди стремятся держаться как можно дальше от нее. Когда только можно «прогулять» день — его «прогуливают». Люди относятся к хозяйственной деятельности примерно так же, как ребенок к учению в школе, которому он, конечно, не подчиняется, если его не заставят. Нет ни следа любви к хозяйству или к хозяйственному труду. Это основное настроение мы без дальнейших доказательств можем вывести из известного факта, что во все докапиталистическое время число праздников в году было громадным. Любопытный обзор многочисленности праздников в баварском горном деле еще в течение XVI столетия дает Н. Peetz (9). По его данным, в различных случаях было:
Из 230 дней — 203 рабочих дня
» 161 — 99 »
» 287–193 »
» 366–260 »
» 366–263 »
И в самой работе не торопятся. Нет совсем никакого интереса в том, чтобы что-нибудь было сделано в очень короткое время или чтобы в течение определенного времени было изготовлено очень много предметов. Продолжительность производственного периода определяется двумя моментами: требованиями, которые ставит делу хорошее и солидное исполнение, и естественными потребностями самого работающего человека. Производство благ есть осуществление деятельности живых людей, которые «вкладывают свою душу» в свое творение; эта деятельность поэтому в такой же степени следует законам плоти и крови этих индивидуальностей, как процесс роста дерева или половой акт животного получают направление, цель и меру соответственно внутренним необходимостям, управляющим этими живыми существами.
Совершенно так же, как и относительно темпа работы, только человеческая природа с ее требованиями имеет определяющее значение в смысле объединения отдельных функций работы в единую профессию: rnensura omnium rerum homo справедливо и здесь.
Этому в высокой степени личному характеру хозяйствования соответствует и его эмпиризм, или, как это называют с давних пор, его традиционализм. Хозяйствуют эмпирически, традиционно; это значит: так, как переняли от отцов, так, как этому научились с детства, как привыкли. При принятии решения о том, прибегнуть ли к известной мере, к известному действию, смотрят прежде всего не вперед, не на цель, спрашивают не исключительно о целесообразности этого мероприятия, но оборачиваются назад и смотрят на примеры прошлого, на образцы, на опыт.
Мы должны ясно представлять себе, что это традиционное поведение есть поведение всех вообще естественных людей и что оно вполне господствовало во всех областях культуры в прежние времена истории человечества — по причинам, которые надлежит искать в самой природе человеческой и которые все в конечном счете коренятся в сильном стремлении человеческой души к постоянству.
С нашего рождения, а может быть и ранее, окружающая среда, являющаяся для нас естественным авторитетом, втискивает нас в определенную колею нашего умения и хотения: все сообщения, поучения, поступки, чувства, воззрения родителей и учителей сначала принимаются нами без дальнейших рассуждений. «Чем менее развит человек, тем сильнее подпадает он под эту власть примера, традиции, авторитета и внушения» (10).
К этой силе предания присоединяется в дальнейшем ходе человеческой жизни вторая, такая же могучая, сила привычки, которая заставляет человека всегда скорее сделать то, что он уже раньше делал и что он поэтому «умеет» делать, и которая, таким образом, также удерживает его на пути, по которому он уже ранее двигался.
Очень тонко определяет Теннис (11) привычку — как желание или страсть, возникшие на почве опыта. Первоначально безразличные или неприятные представления путем ассоциации или смешения с первоначально приятными делаются сами приятными, пока наконец не входят в циркуляцию жизни и как бы в саму кровь. Опыт есть упражнение, а упражнение здесь является творческой деятельностью. Упражнение, вначале трудное, становится легким путем многократного повторения, делает неуверенные и неопределенные движения уверенными и определенными, развивает особые органы и запасы сил. А этим деятельный человек все снова и снова побуждается повторять ставшие для него легкими действия, т. е. оставаться при раз заученном и равнодушно, более того, враждебно относиться к новшествам, коротко говоря, он становится традиционалистом.