Буйный бродяга 2016 №4
Шрифт:
Но женщина-спартаковец продолжала говорить все более и более страстно, — Нас много — скуден счет врагов, — сказала она, — мы сильны, а они слабы. Мы можем выдерживать испытания там, а их жизнь, увы, полна неожиданностей. Почему мы просто не избавимся от них? Присоединяйтесь к нам, живите с нами и для нас и великой цели! Станьте чем-то большим, чем вы есть сейчас! Восстаньте ото сна, как львы! Товарищи, революция грядет!
Юная девушка по имени Исса, бежавшая из одной из деревушек где-то в современной восточной Турции, собирается присоединиться к небольшой группе спартаковцев, лидер которой — пожилая женщина, которую зовут Судхир. Недоверие преодолевается не сразу...
Судхир выглядела менее враждебной, чем в их последнюю встречу.
— Сядь, дорогая, — сказала она, и дорогая, похоже, не было враждебным или ироничным. Они обе сели на пол, прислонившись спинами к стене.
— Ты понимаешь, почему я беспокоюсь?
— Вы думаете, что я шпионка.
— Я не могу поступать опрометчиво. Я не могу рисковать. Быть спартаковцем значит посвятить себя борьбе. Ты понимаешь, что это значит?
— Это означает вашу жизнь, — серьезно сказала Исса.
Судхир пристально посмотрела на нее, — Да, — сказала она тихим голосом, — это великая война нашего века. У богатых есть техника и они безжалостны. Но мы сильны числом и справедливость за нами.
Это две самые важные вещи. Богатые поняли, пусть и с опозданием, что они должны или уничтожить нас, или исчезнуть сами. Поэтому они планируют уничтожение. Последнее изобретение — это целенаправленная болезнь, действующая только на длинноволосых. Это лишь первая из целой серии атак. Они планируют величайший геноцид из всех, что видел мир. Нам ведь следует ответить ударом на удар?
Исса подумала об этом.
— Все на самом деле так ужасно? — сказала она.
— Думаешь, что Триюнион не показал, как это действительно ужасно? Думаешь, этого не сделала Флорида?
— Я знаю, где находится Флорида, — сказала Исса, не уверенная в том, что еще сказать, потому что она все еще не знала, что на самом деле случилось в этих местах — кроме общего понимания того, что это были места, где произошла кровавая расправа.
— Что там произошло? — добавила она, чувствуя, что лучше спросить, чем оставаться в неведении.
Судхир не ответила. Вместо этого она сказала:
— Если ты шпионка, ты необычайно плохо подготовилась к своей миссии. Или, может быть, это своего рода гениальность. Может быть, это гениальная стратегия.
— Или, может быть, я не шпионка.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, говоря это, — сказала Судхир, — ты имеешь в виду, что я ищу шпионов, потому что я жажду внимания врага, — Исса не только не имела этого в виду, но на самом деле не понимала, что подразумевает Судхир. Но она не стала ее прерывать.
Пожилая женщина продолжала, — унизительно думать о том, что мои враги настолько презирают нас, что даже не утруждают себя контрразведкой. Но я предпочитаю рассматривать это как их слабость. Посвятишь ли ты свою жизнь этой борьбе?
— Хм, — сказала Исса, глядя в пол, — какой именно борьбе? Какие обязательства меня просят принять?
— ...Если бы мы смогли скоординировать всех длинноволосых в мире так, чтобы они действовали как один, нас нельзя было бы остановить. Ты знаешь самое глубокое высказывание политической мудрости, когда либо произнесенное?
Это вызвало какое-то глубинное воспоминание из памяти Иссы, что-то, погребенное под тяжестью ледника ее каждодневного существования.
— Поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой? — предположила она.
Судхир выглядела по-настоящему пораженной этим.
— Тебе нужно научиться не прерывать других так часто, — сказала она, — в твоем возрасте! Слушай и учись. Не говори так много. Самое глубокое высказывание политической мудрости, когда либо произнесенное Его приписывают самому Неоклу. Вот оно: Вас много — скуден счет врагов!
Спартаковцы планируют дерзкую, отчаянную операцию, результат которой, как они считают, должен стать ключом к объединению всех длинноволосых. Но так ли это, каков их дальнейший план действий, какое общество они собираются строить, если смогут достичь победы? Неизвестно. Спартаковцев много, у них есть разветвленная организация, лидеры, преданные своему делу, но у них нет революционной теории. Финал романа открыт.
Майкл Муркок
Эпический Пух *
*
Впервые «Эпический Пух» был опубликован в журнале, издаваемом BSFA(Британской Ассоциацией Научной Фантастики). Затем он появился в книге «Волшебствои великие приключения: обзор эпического фэнтези» (1989 г.) в отредактированномвиде. Перед публикацией «Пуха» на этом сайте [www.revolutionsf.com —прим. переводчика] его снова пришлось слегка подкорректировать. Я написал этоэссе задолго до того, как трилогия Филипа Пулмана «Тёмные начала» вышла в свети получила целиком заслуженное признание, оправдав, как я считаю, все оптимистическиепрогнозы ниже. Предмет данного эссе — не фэнтези вообще (то есть, не«Алиса в стране чудес» или другие книги в жанре детского фэнтези, например), аисключительно эпическое фэнтези, начиная с рыцарских романов и заканчивая нашимднём. — Прим. автора.
Почему «Властелин...» пользуется сегодня такой популярностью? В наше время, когда, кажется, миру как никогда не хватает простоты и искренности, эта история подала нам пример того и другого. Некий бизнесмен в Оксфорде признался мне, что в минуту усталости или плохого настроения «Властелин Колец» успокаивает его. Согласно Льюису и многим другим критикам, эта книга точнее, нежели прочие, отражает человеческую сущность. У.Х. Оден сказал, что в этом романе «отражена единственная известная нам природа — наша собственная». Что касается меня, я перечитывал «Властелина...» во время похорон Черчилля и ощущал неоспоримую связь между тем и другим. На несколько коротких часов быт, поглощающий нас непрестанно, забылся. Люди как один осознали, что такое вождь, величие, доблесть, ощутили ход времени и вместе с тем отсутствие времени, обнаружили друг в друге нечто общее. На время люди снова стали людьми и почувствовали дыхание жизни внутри и вокруг себя. В их совместную «жизнь» ненадолго вернулась жизнь. Благодаря этому прозрению, подобное которому человек испытывает лишь раз или два в жизни, стало возможным обновление в будущем.
Нарастающая демифологизация нашего мира продолжается, по крайней мере, столетие. По-видимому, подобный процесс чужд человеческой природе. Но вот появился такой автор, как Дж.Р.Р. Толкин, и его ремифологизация, как ни странно, согревает нам душу.
Иногда я задумываюсь, насколько изобретение парового двигателя повлияло на викторианские баллады и романы. Например, при чтении Дансени мне часто кажется, что все свои ранние рассказы он написал, пока ехал на поезде:
Уэллеран с Роллори, не беспокоясь, Прямо с платформы запрыгнули в поезд. Секс и налоги — всё позабыто, К чему им, героям, вопросы быта? Жаль лишь, что Дансени, хоть он и ловкий, Напрочь забыл о сигнальной верёвке.Стиль, который чаще всего встречается в «высоком» фэнтези, — это ясельный, колыбельный стиль, мягкий и успокаивающий; певучий рассказ, который хорош не конфликтом, а его отсутствием. Его цель — укачать, приласкать, солгать, что всё будет хорошо:
В один прекрасный день, когда солнце снова встало над Лесом и в воздухе разлился майский аромат; когда все речонки и ручейки в Лесу звонко журчали, радуясь, что опять стали маленькими и хорошенькими, а вода в тихих, сонных лужицах только грезила о чудесах, которые ей довелось повидать, и о славных делах, которые она совершила; когда в тёплой лесной тишине Кукушка заботливо пробовала свой голос и трепетно вслушивалась, стараясь понять — нравится он ей или нет; когда Горлицы кротко жаловались друг другу, лениво повторяя, что дрругой, дрругой виноват, но всё рравно, всё рравно всё прройдёт, — именно в такой день Кристофер Робин свистнул на свой особенный манер и Сова тут же прилетела из Дремучего-Дремучего Леса — узнать, что требуется.
Именно в таком стиле написана большая часть «Властелина Колец» и «Обитателей Холмов», и главным образом именно поэтому эти книги, как и многие им подобные в прошлом, пользуются успехом. Именно в таком стиле написаны многие забытые британские и американские бестселлеры, вечные детские книги — к примеру, «Ветер в ивах» — и множество региональной литературы. Более утончённая его версия встречается в произведениях Джеймса Барри — «Дорогой Брут», «Мэри Роуз» и, конечно же, «Питер Пэн». В отличие от стиля Эдит Несбит («Пятеро детей и Оно» и т.д.), книг Ричмал Кромптон о Уильяме, Терри Пратчетта или даже доблестной Дж.К. Роулинг, этот стиль сентиментален, несколько бесстрастен, зачастую отмечен печалью и иногда ностальгией. Он не очень остроумен, зато очень причудлив. Юмористический эффект часто достигается помимо намерения автора, потому что он, подобно Толкину * , относится к словам всерьёз, но без удовольствия:
*
Конечно же, лучшим примером данного утверждения является «Сильмариллион»(1977). — Прим. автора.
Однажды летним вечерком «Плющ» и «Зеленый Дракон» потрясла неслыханная новость. Великаны на окраинах Шира и прочие зловещие знамения были позабыты и уступили место событию куда более важному: господин Фродо решил продать Бэг-Энд, более того — уже продал, и кому — Саквилль-Бэггинсам!
— Деньжат отвалили — ого—го! — завидовали одни.
— За бесценок отдал, — возражали другие. — Лобелия раскошелится! Жди!
(Долгая, но полная разочарований жизнь Ото закончилась на сто втором году — за несколько лет до того.) Но цена-то ладно, а вот зачем было господину Фродо расставаться со своей несравненной норой — вот что не давало покоя завсегдатаям обоих трактиров!
Мне не раз говорили, что нечестно цитировать ранние части «Властелина колец» и что дальше становится лучше. Я открываю книгу совершенно наугад и вижу некоторое улучшение в области формы и содержания, но тон остаётся тем же:
Пиппина снова тянуло в сон, и он краем уха слушал Гэндальфа, рассказывавшего о гондорских обычаях и о том, как Властитель Города построил на вершинах окрестных гор, вдоль обеих границ, огненные маяки, отдав повеление всегда держать близ этих маяков свежих лошадей, готовых нести гондорских гонцов на север, в Рохан, и на юг, к Белфаласу.
— Никто и не упомнит, когда в последний раз зажигались на Севере сигнальные костры, — говорил Гэндальф. — Видишь ли, в древние времена гондорцы владели Семью Камнями, и маяки были не нужны.
Пиппин тревожно дернулся.
Стоит признать, что Толкин время от времени поднимает планку в некоторых ключевых сценах, но даже тогда ужасные стихи нередко портят дело.
Кроме того, он до замечательного часто игнорирует подтекст собственного произведения. Подобно Честертону и прочим консервативным христианским писателям, перепутавшим веру с художественной стагнацией, он видит в мелкой буржуазии, в честных ремесленниках и крестьянах, наш бастион против Хаоса. Подобная литература нередко изображает эти сословия в сентиментальном свете, потому что они традиционно меньше всех склонны жаловаться на недостатки современного общества. Любой, кто хоть раз смотрел английское кино 30-40-х годов, в особенности военное, вспомнит, что в то время они олицетворяли простой здравый смысл, противостоящий извращённому интеллектуализму. «Властелин Колец» во многом если и не совсем против романтизма, то против романтики. У Толкина, как и у его товарищей-Инклингов (донов, которые встречались в оксфордском кабинете Льюиса и зачитывали друг другу то, что в данный момент писали), было чрезвычайно двоякое отношение к рыцарскому роману, а также ко всему остальному. Без сомнения, именно поэтому в его трилогии столько смазанных моментов, когда напряжение полностью исчезает. Но он, по крайней мере, писал намного лучше, чем его оксфордские современники, которые вряд ли разделяли его уважение к поэзии на среднеанглийском. Сам Толкин утверждал, что замысел его романа был чисто лингвистическим и что в нём нет каких-либо символов или аллегорий, но его убеждения пронизывают всю книгу. Чарльз Уильямс и Клайв Льюис, сознательно или бессознательно, точно так же проповедовали свой ортодоксальный торизм во всём, что бы ни писали. Можно поспорить, являются книги Толкина реакционными или нет, но они без сомнения глубоко консервативны и открыто антиурбанистичны, почему некоторые и приписывают им некий вагнеро-гитлеризм.