Буйный Терек. Книга 1
Шрифт:
Фельдъегерь влез в свой возок, казаки посадились на коней, и вся только что шумно пировавшая компания на мелкой рыси затрусила вокруг возка, позади которого скакала полусотня.
Ермолов сидел за столом, раскладывая старинный пасьянс «Капризы Помпадур». Генерал был сосредоточен. Карты не ложились в нужном порядке, и валеты мешали маркизе, которую изображала червовая дама, встретиться в паре с трефовым королем. На плечи Ермолова был накинут широкий грузинский архалук, из-под которого выглядывала белая нижняя рубаха, кисти шелкового пояска, стягивавшего талию, — все говорило о том, что генерал даже и не подозревал о приезде царского фельдъегеря, возок которого уже подкатил к крыльцу.
Заслышав стук колес и голоса, Ермолов, подняв левую бровь, прислушался к шуму. В дверь постучали.
— Войдите, — продолжая раскладывать карты, сказал генерал.
В комнату, звеня шпорами, сияя новенькими эполетами и придерживая кивер у груди, вошел Уклонский, за которым гурьбой следовали Талызин, Шимановский, Воейков, Сергей Ермолов, Джавахишвили, Жихарев, за спиной которого был виден Грибоедов с дымившейся трубкой в руках.
— По именному высочайшему повелению к вашему высокопревосходительству фельдъегерь гвардии капитан Уклонский! — делая три шага вперед и застывая перед поднявшимся с места Ермоловым, доложил Уклонский.
— Прошу обождать одну минуту, прошу извинить, — сказал генерал и вошел в свою спальню. Минуты через три, уже в сюртуке с генеральскими погонами, с шашкой на боку и Георгием в петлице, он появился перед Уклонским.
— Слушаю приказание моего государя, — сказал Ермолов, поднося руку к козырьку фуражки.
Офицеры, стоя «смирно», смотрели на Уклонского. Вошедший позже всех Грибоедов, бледный и взволнованный, стоял у двери рядом с Талызиным.
— Его высокопревосходительством начальником главного штаба бароном Дибичем велено передать в собственные ваши руки, — торжественно сказал Уклонский, вынимая из сумки пакет с четырьмя сургучными по краям и одной в середине печатями. — Указ его величества! — громко произнес фельдъегерь.
Все настороженно смотрели на пакет, который медленно и осторожно, стараясь не сломать печати, вскрывал Ермолов. Талызин, легко и неслышно ступая на носки, стал за плечами генерала.
Ермолов расправил бумагу.
— Окуляры! — негромко сказал он.
Талызин достал из кармана футляр с очками, и, передавая их Ермолову, быстро пробежал глазами по развернутой бумаге.
«…Следственная комиссия… коллежский асессор Грибоедов… предлагается вам…» — прочел он и отступил назад.
Ермолов надел на нос очки, разгладил бумагу и стал медленно читать высочайшее повеление. Пока он читал, Талызин, встретив настороженный взгляд Грибоедова, чуть заметно кивнул ему головой и вышел из комнаты; следом за ним шагнул и Грибоедов.
Ермолов дважды перечитал высочайшую бумагу, затем бережно сложил ее и уложив снова в конверт, спрятал в боковой карман сюртука.
— Господа офицеры, прошу познакомиться, гвардии капитан Уклонский, — обращаясь к офицерам, представил гостя генерал.
— Да мы уже познакомились, успели даже вашего превосходного вина отведать, — улыбаясь, сказал Уклонский.
— Да-а-с? — с самым простодушным видом удивился Ермолов. — Где же это было?
— А у поста, что перед крепостью. Там оказию встречали, ну и, как водится, чихирь с шашлыком поднесли гостю, — разглаживая черные густые усы, поспешил ответить капитан Джавахишвили.
— Добрый кавказский обычай! Его нужно соблюдать свято. А чачей гостя не угощевали? — осведомился генерал.
— Чем? — не понял фельдъегерь.
— Чачей. Это виноградная водка грузин. Отменного качества и крепости, доложу вам, — засмеялся Ермолов, — а раз не угощевали, то за сие возьмусь я сам. К столу, господа! Время завтрака! — И он гостеприимно указал Уклонскому на табуретку. — Снимайте сабли и шашки, — разрешил он офицерам, — и послушаем столичных новостей. Я чаю, вы нам расскажете многое, о чем наслышаны и не наслышаны мы.
— Новостей миллион, — снимая палаш и передавая его казаку, сказал фельдъегерь. — Разные: и добрые, и плохие, и петербургские сплетни, и столичные дела… Все расскажу, господа!
— Просим, просим! Ведь мы тут одними только слухами да письмами и живем, — заговорили, рассаживаясь, офицеры.
В дверях появился Грибоедов. На этот раз он был спокоен. Его близорукие, слегка прищуренные глаза смотрели уверенно и даже чуточку улыбались.
Талызин, выйдя из комнаты, быстро сбежал во двор и, подозвав казачьего урядника Разсветаева, что-то сказал ему.
— Слушаюсь, вашсокбродь, сею минутою исполним, — негромко ответил урядник и, понизив голос, добавил: — Камардин их высокоблагородия, господина Грибоедова Алексашка уже занимаются этим. Их арбу отвели в лесок, не извольте беспокоиться, вашсокбродь, сделано все в аккурате!
— Спасибо, Разсветаев! Доброе дело делаем, нужного человека спасаем. Скажи Алексашке, чтобы поторопился, и оба забудьте обо всем!
— Не извольте сумлеваться, вашсокбродь! Мы тоже наслышаны кой о чем и понимаем.
Урядник вскочил на коня, а Талызин вернулся в дом. Когда он вошел, капитан Джавахишвили наливал гостю большой стакан желтоватой водки — чачи.
— Чистая виноградная, от нее на душе покой, голова светлеет, а сердце радуется, — угощая Уклонского, говорил капитан.
— Боюсь, что от всех этих кавказских питий вовсе потеряешь голову! — прикладываясь к чаче, сказал Уклонский. — И пахнет спиртом. Боюсь, ваше высокопревосходительство, с ног собьет.
— Ну что чача в ваши годы, — махнув рукой, засмеялся Ермолов. — В тридцать лет я в Германии пивал какой-то ликер, от которого кони с ног валились, а мы, гусары и артиллеристы, только лучше дрались с французом!
Он перехватил взгляд вошедшего Талызина и, поднявшись с места, сказал: