Бузулуцкие игры
Шрифт:
Художник презрительно отмалчивался, отстаивая свое право на особое художественное видение мира, будь оно трижды неладно! Рудольф Константинович художника в этом поддерживал и, как оказалось, проявил в этом политическую незрелость и слепоту.
Глаза ему открыла инструкторша из отдела культуры горкома партии. Она подвела Рудольфа Константиновича к картине и поинтересовалась, чем, по мнению директора музея, занимаются два тракторостроителя у боковой стенки пивного киоска. «Нет, вы приглядитесь, приглядитесь!» — горячилась инструкторша. Рудольф Константинович пригляделся и призвал для объяснений художника. А. Кобель
«Неискушенная в живописи? — взъярилась инструкторша. — Я в жизни видала такое, что этому пачкуну и не снилось! Но вы только вглядитесь! Где вы такое видели у царицынских тракторостроителей? Покажите мне хоть одного царицынца с таким, чего нам этот художник очки втирает? Пусть он честно скажет, где он такое видел!» А. Кобель высокомерно заявил, что он живописец, а не работник бюро знакомств. «Нахал!» — сказала инструкторша. «Искательница приключений!» — парировал художник, негодующе тряся бородкой.
«Фигляр!» — подытожила спор жрица культуры и отправилась писать докладную записку своему начальству. Результатом перепалки явилось то, что А. Кобель на долгое время был отлучен от зрителя и прослыл в городе диссидентом, а Рудольфа Константиновича Скубатиева перебросили на другой руководящий пост.
Сергей Синякин
«Ты меня, Рудольф, извини, — в порыве откровенности сказал Скубатиеву третий секретарь обкома, — но тут уж Лидия Марковна права. Она за жизнь столько видела, шестерых мужьев сменила, горком поштучно перебрала, но уж если и она возмущается и обвиняет этого художника в приукрашивании действительности, значит, этот твой А. Кобель действительно переборщил. У нас, слава Богу, не Африка и не Америка, чтобы такие уродства на всеобщее обозрение вытаскивать, но уж коли вытащил, то имей адрес, чтобы все это доказательствами подтвердить!»
Рудольф Константинович отошел от картины Гладышева на несколько шагов и вновь восхищенно поцокал языком. Митрофан Николаевич Пригода, боясь ненужных расспросов об авторе картины, который именно сейчас должен был находиться по пути в пионерлагерь вместе с выходцами из прошлого, торопливо пригласил:
— К столу, к столу, товарищи! Водочка киснет!
Глава пятнадцатая,
Гней Квин Мус по прозвищу Челентано влюбился в самый неподходящий для того момент. Что ж, Амур шаловлив и не спрашивает, когда ему пускать стрелы
Был ранний вечер, и Гней Квин Мус отправился на северную окраину Бузулуцка, чтобы попить чаю с молоденькой бухгалтершей из районного управления потребкооперации. Звали бухгалтершу Ларисой, она была одинокой, фильм «Блеф» с участием Челентано смотрела пять или шесть раз, а фотографию импульсивного итальянца повесила в углу под доставшейся от матери иконкой, отчего обаятельный мошенник
Так вот, Гней Квин Мус шел к ней домой и предвкушал уже все радости вечернего чаепития. Он очень хотел быть похожим на героя из бухгалтерских снов и даже надел на свидание широкополую черную шляпу, которая в совокупности с солнцезащитными темными очками делала его спортивный прикид совершенно неотразимым.
Только, пожалуйста, не надо говорить, что Гней Квин Мус опасался бузулуцких «чигулей» и таким образом замаскировался. Вам уже было сказано, что дело было вечером, поэтому маскироваться особенной нужды не было. Кроме того, всем известно, что римские легионеры — народ отчаянный, а Гней Квин Мус был именно из таких.
Гней шел на свидание, а Леночка Широкова, окончившая школу в прошлом году, но не выбравшая пока будущую жизненную стезю, стояла у колонки и наполняла ведра водой
Легионер посмотрел на девушку, и именно в этот момент мучающийся от безделья бузулуцкий Амур наугад выпустил стрелу. Разумеется, что этой стрелой римлянин был сражен прямо на месте.
— При-вьет! — сказал легионер, снимая шляпу с обритой головы.
Леночка посмотрела на него, покраснела и опустила взгляд. Надо ли говорить, что Амур и в этот раз не промахнулся?
— Не сцио вое, — только и смогла пролепетать она по-латыни с милым акцентом.
— Ах ты, мимоза пудика! — привычно и оттого несколько развязно сказал Гней Мус, коварно и обольстительно улыбнулся девушке и попытался цепкими длинными руками измерить тонкую талию мимозы-недотроги.
Не на ту нарвался! Леночка сердито вырвалась.
— А пурис манибус? — издевательски засмеялась она. — А то лезут тут с грязными руками!
— Пурис, пурис… — Челентано в доказательство показал ладошки. — Чистые они у меня!
— А совесть? — Улыбка у Леночки была… Гней Мус воленс-неволенс почувствовал угрызения совести. Ах этот Амур! Сейчас легионера можно было есть ин крудо, даже не подогревая.
«Каве!» — шепнул Гнею внутренний голос. Но всем известно, что влюбленный не внемлет рассудку. Вот и Мус забыл обо всем на свете, в том числе и об обольстительной одинокой бухгалтерше, к которой он шел на чай. От аморис абундантиа Мус ощутил вдруг небывалый прилив сил, он схватился за ведра с водой, готовый нести их за предметом своей неожиданно вспыхнувшей страсти на край Ойкумены, о которой однажды при нем спорили египетские жрецы. Реальный путь оказался значительнее короче: он закончился у крашенных коричневой краской ворот, где стоял уже, недобро глядя на легионера, угрюмый отец Леночки.
При виде его Гней Мус смутился, поставил ведра, с неожиданной для него учтивостью снял шляпу и очки и некстати вспомнил Вергилия. Казавшиеся ранее совершенно невинными строки неожиданно поразили бравого легионера открывшимся тайным смыслом:
Кви легитис флорес эт хуми наскентиа фрага, фригидус, о риэри, фудите хине, латэт анжуис ин.
Раньше Мус никак не мог понять, почему мальчики, собирающие цветы и низко стелящуюся землянику, должны убегать только из-за того, что в траве, по мнению поэта, скрывается холодная змея. Сейчас, ощутив на себе немигающий взгляд Леночкиного отца, Гней Мус понял, что поэт был прав и у мальчиков, собирающих цветы, все-таки имеются веские причины для бегства.