Быль и небыль. Русские народные сказки, легенды, притчи

Народное творчество

– Да вот не возьму я в толк: как это так? Вчерашняя-то похлебка дрянь была, а мы за нее сто золотых отдали. А сегодняшние щи, прямо сказать, – золото, а мы за них один медяк пожертвовали. Справедливость-то господня где? Гляжу, а не вижу.

Вздохнул Господь:

– Эх, Петр, Петр, туда ли смотришь? Поверху ты глядишь, а поверху, известно, один жир плавает. Ты поглубже, поглубже зачерпни – со дна.

– А что на дне-то? Капуста?

– Нет, другого огороду овощь! Да что ж ты? Апостол! Капусту разглядел, а душу человечью не приметил. Сам-то посуди. Похлебка вчерашняя – дрянь, говоришь? Ну, верно, дрянь – похлебка, да зато баба – золото. А сегодняшние щи – золото, да баба – дрянь. Уразумел?

Ничего не ответил Петр-апостол. Сумный идет, раздумчивый.

– Ты чего? – спрашивает Господь. – Какая у тебя печаль?

– Да что, – отвечает апостол, – хожу я по стопам твоим с младых ногтей и о законе твоем размышляю день и ночь, а мудрости твоей никак не постигну. Хоть бы мне денек один – от восходу до закату – в твоем звании побыть. Может, и я бы, скудоумный, умудрился.

Усмехнулся Господь.

– Будь, – говорит, – по-твоему. Нынче ты именинник – надо тебя почтить. Господствуй, пока солнышко на покой не уйдет. Милуй, карай, молитвы принимай. С чего начинать станешь?

– В церкву пойду, – апостол говорит. – Молитвы принимать.

– Ладно, пойдем.

Пошли они. Идут лугом. А на лугу гусей! гусей! – как снег выпал. Травы не видать. И стережет гусей баба.

Приметила она странников и кричит:

– Страннички, а страннички! Вы не в церкву ли?

– В церкву.

– Погодите, и я с вами. Петру-апостолу свечку поставить.

Погладил апостол бороду.

– Похвально, тетка, – говорит, – пойдем. Только гуси-то твои как? На кого оставишь? Кто их без тебя беречь будет?

А баба не сомневается.

– Пусть, – говорит, – Господь бережет. Он всевидящий, доглядит.

Тот так и стал. А Господь эдак тихонько, под самое ухо, говорит ему:

– Ну, брат, не постыди упования.

Что тут будешь делать? Сел Петр-апостол на пенек и весь денек – до закату солнечного – гусиную обедню слушал. А как солнышко на покой ушло, воротилась баба.

– Слава тебе, Господи, – говорит, – целы мои гуси!

Встал апостол, размял ноги и говорит ей строго:

– Ты, баба, вот что: ты на Бога-то уповай, да и сама не зевай. Мыслимое ли дело, чтобы Господь за тебя гусей стерег. Ныне ты его в гусятнике поставишь, а завтра куды? К печке? Щи варить? Ой, баба! Смотри у меня!

И пошел себе. А Господь уже при дороге стоит. Ждет.

– Ну что, Петр, – спрашивает, – умудрился?

– Да вишь, как оно обернулось, Господи, – Петр отвечает. – Большую власть ты мне дал, да на малые дела.

– А Богу и малое не мал'o, и великое – не велик'o.

– Темны слова твои, Господи.

– А ты вникай. Слова темны, да мысли светлы.

И пошли дальше. Господь – впереди, апостол – позади, как полагается. А на селе праздник, пьют, гуляют… Там – на гармони играют, там – песни поют.

Вот остановился Господь под окошечком и слушает.

А в доме поют, да так славно, – и про дороженьку, и про березыньку, и как д'eвица м'oлодца полюбила…

Опустил голову Господь, внемлет. И апостол рядом стоит, тоже слушает.

Про березыньку послушал и про дороженьку послушал, а как запели про д'eвицу да про м'oлодца – дале пошел. Уж больно песня-то мирская.

Пошел, пошел, оглянулся, а Господь все под окошечком стоит.

Он до угла дошел и снова назад поглядел. Стоит Господь под окошечком – песню слушает.

– Да что же это, Господи? Уж и ночь на дворе, а нам ведь далеко…

Вздохнул Господь:

– Ладно, ладно, пойдем. В рай, видно, захотелось? Не настоялся у ворот!

Пошли.

А Петру-апостолу уж и стыдно стало, что он Господа поторопил.

«В кои-то веки, – думает, – он, милостивец, не для чужой беды, – для своего умиления в пути помедлил. А я ему и минутки лишней не подарил. Хоть назад ворочайся!»

Да нет, зачем назад?

Вон в другом доме тоже поют, да не песни – молитвы.

Обрадовался апостол.

– Господи, – говорит, – вот где пенье-то! Постоим, послушаем?

Остановился Господь, прислушался, головой покачал и пошел себе далее. Апостол – за ним.

– Господи, – говорит, – просвети ты меня, сделай божецкую милость!

– Ну чего тебе, говори!

– Да как же это так? Там мирское пели, а ты цельный час под окошком простоял, а здесь духовный стих выводят, а ты и минутки не помедлил. Не возьму я в толк…

– Эх, Петр, Петр! Там мирские поют, да хорошо. А здесь – духовное, да плохо. Неужто невдомек?

Апостол только руками развел.

Вот она – премудрость-то божья!

Проще простого, а поди-ка, уразумей.

Змеиный язык

Рассейские люди спокон веку по работам ходят. Бывает, что и до самых границ дойдут, а то и подальше.

Вот один мужик пошел, пошел себе да и зашел к черкесской границе. А там его черкесы поймали и продали на морские острова, к песьеглавцам, – вот что людей-то едят. Ну, что касаемо голов, так, говорят, – байки. Головы-то у них, как у всех прочих, зато нрав чисто собачий. За нрав-то их песьеглавцами и прозвали.

Ну, купил этого мужика один тамошний хозяин и определил на конюшню, к лошадям. У него как раз тройка была – кобыла и два мерина. И ходил за ними допреж того тоже русский один, купленный человек. Три года ходил, а после зарезал его хозяин, а себе нового достал. «Пусть, – думает, – лошадок покормит да подкормится малость, а после и сам на корм пойдет».

А русский, хоть и знает, что ждет его беда, да делать ему нечего: не убежишь, не спрячешься! Живет помаленьку.

Вот как-то раз поехал с ним хозяин в лес. Приехали, выпрягли лошадей, и показывает ему старик место под большим деревом. Копай, мол, тут яму!