Был ли причастен К Радек к гибели К Либкнехта и Р Люксембург
Шрифт:
Преступник, имя которого я сейчас не припоминаю, был арестован в Австрии и там же был осужден на длительное лишение свободы, поскольку смертной казни тогда не было, и был выслан в Венгрию для отбывания наказания. Описания его преступлений после ареста появились в прессе. В газетах я нашел впечатляющее описание того, как он, выехав из Венгрии и пересекая австрийскую границу, выпрыгнул из поезда около места, где должно было совершиться преступление, и его заметил венгерский офицер разведки. Были обнаружены и описания планировавшихся покушений в других странах Бельгии, Франции, Голландии и т. д. Преступник часто бывал в Берлине. У него были связи с чиновниками берлинских спецслужб. Не подлежит сомнению, что покушения, так же как и поджог рейхстага, должны были создать за границей психологическую базу для терпимого
48. За пожаром в рейхстаге последовали массовые аресты и допросы. Одним из тех, кто получи повестку из управления полиции явиться к шефу политической полиции оберрегирунгсрату Дилю, был редактор "Vorwarts" Штампфер. Когда после окончания допроса Штампфер собирался уйти, Диль заявил ему, что ему придется остаться, так как он арестован. На это Штампфер ответил, что ему очень жаль, так как министр иностранных дел Нейрат будет от этого не в восторге, поскольку он как раз пригласил его вечером для обсуждения тактики на предстоящих в ближайшее время в Женеве переговорах об объеме разоружении. Диль был несколько смущен. Телефонный звонок Нейрату подтвердил слова Штампфера. После этого перед ним долго извинялись и наконец отпустили.
49. После разоблачения Гренером роли Эберта в ноябре 1918 г. во время Мюнхенского процесса по делу об ударе ножом именно Штампфер в "Vorwarts" [рассказал] о переговорах Эберта с принцем Баденским. В этой связи в его мемуарах говорится о действиях Эберта как о доказательстве умелой государственной политики, в то время как в действительности они были направлены на саботаж революции и всех целей рабочего класса в ходе его пятидесятилетней борьбы, на передачу пролетариата и всей власти в Германии старым реакционным силам, в первую очередь военным. И это преподносится как акт высшей государственной мудрости, с восхвалением Эберта как гениального политика. Штампфер был как раз главным представителем социал-демократической политики, на которую версальский диктат, полностью искажая действительную ситуацию, возложил ответственность за развитие Германии.
50. 9 ноября 1918 г. в Берлине началась "революция", а 10-го вечером в цирке Буш состоялось собрание солдатских и рабочих депутатов, на котором выступили мой брат и Эберт. Мой брат указал на то, что нам еще предстоит решить основную задачу и что необходимо построить новую Германию, а для этого надо разрушить власть старых сил, Эберт же говорил об ужасных условиях перемирия, которые теперь, после создания свободной демократической и социалистической Германии, другая сторона, Антанта, все-таки собирается возложить на Германию, и это ясно показывает, что главным для нее были не ликвидация милитаризма и не создание свободной демократической Германии, а уничтожение немецкого народа, уничтожение Германии как экономического соперника. Теперь весь немецкий народ должен сплотиться и, отбросив все внутренние споры, выступить единым фронтом против стремления врага уничтожить Германию. Эта речь была ударом ножа в спину революции. Она обозначила путь дальнейшего внутри- и внешнеполитического развития. Вместо того, чтобы взять власть из рук старых сил, ее оставили им. Одновременно эта речь заклеймила Англию, Америку и Францию как врагов немецкого народа и таким образом создала психологическую базу для войны.
51. После войны немецкий народ в своем подавляющем большинстве хотел порвать со старым режимом и создать новую демократическую и мирную Германию. Военные, владельцы предприятий тяжелой промышленности и подобные им круги боялись понести ущерб в результате истинного преобразования Германии. Кроме того они опасались, что в этом случае их могут привлечь к ответственности за проводимую ими политику, приведшую к войне, а также политику во время войны, поэтому они были заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому. Первым средством для этого было помешать сплотиться элементам, стремящимся к созданию новой Германии; их надо было расколоть. Для этой цели в первую очередь надо было помешать сплочению рабочего класса.
При этом на собрании в цирке действовали очень ловко и очень бессовестно. Стоящий за социал-демократией рабочий класс верил, следуя словам Эберта, произнесенным в цирке Буш, в немецкую социальную и политическую демократию. Он не знал, что эта демократия была лишь мнимой, всего лишь маскировкой, чтобы с ее помощью преодолеть военное положение и потом еще раз сыграть в ту же игру.
Другие рабочие раскусили обман и попытались найти выход из этой сложной ситуации с помощью агитации и путем усиления и воспитания у рабочего класса чувства ответственности и боевой готовности. Реакция была заинтересована в том, чтобы помешать мирному развитию событий, потому что чем больше на передний план выступил бы мнимый характер "переворота", тем больше это вело бы к неизбежному оттоку масс, стоящих за социал-демократией, и переходу их в другой лагерь, что затруднило бы ее политику. Кроме того, надо было привлечь на свою сторону не только рабочие массы; очень важно было также создать себе почву во внешнеполитическом отношении. Этой цели служили инсценированные столкновения и так называемые бои "Союза Спартака".
Если социал-демократия утверждает, что была вынуждена воспользоваться помощью военных из-за политики "спартаковцев" и независимых, то это неверно. Это доказывает хронология событий. Эберт уже 7 и 10 ноября 1918 г. заключил союз с Максом Баденским, Гренером и Гинденбургом и тем самым отдал себя в их руки, т. е. в то время, когда силы [спартаковцев] вообще еще не появились на арене. До процесса Гренера даже Шейдеман ничего не знал о соглашении между Гренером и Эбертом.
52. Как тогда действовали, видно из рассказа Шейдемана о том, как он возвращался во время "спартаковских дней" после совещания с Гинденбургом и Гренером в Касселе 16 января 1919 года. Он говорит о том, что предоставленный в его распоряжение специальный состав должен был постоянно изменять свой маршрут, потому что внезапно оказалось, что станция, через которую он должен был проезжать, занята "спартаковцами" (с их стороны ему угрожала опасность), и он прибыл в Берлин с большим опозданием. Там же Шейдеман рассказывает об ужасных опасностях, которые грозили ему и Эберту, когда они работали в рейхсканцелярии; как им приходилось после окончания работы задворками и окольными путями возвращаться домой. Воспользоваться парадным входом они не могли, потому что там их подстерегали наемные убийцы. Они осторожно спускались черным ходом, пробирались садами, перелезали через заборы, а им вслед гремели выстрелы.
Конечно, это был всего лишь маневр, чтобы как следует напугать Шейдемана. То же самое в свое время практиковали в Штутгарте - это было доказано на процессе по делу Мюнценберга и его товарищей (Бертеля, Рюгга и др.), на котором я вел защиту. И в тот раз по приказу офицеров всему вюртембургскому правительству во главе с Блоссом пришлось отправиться в башню, потому что это было необходимо для их безопасности, учитывая угрозу коммунистического восстания. Все обвинение провалилось. Этот психоз страха, который испытывало правительство, эта ложь, были необходимы. Можно ясно себе представить злорадство офицеров по поводу трусов, с которыми им пришлось иметь дело.
Так же, как удалось запугать отдельных людей, те же круги попытались нагнать страху на весь народ и на весь мир, инсценировав для этой цели беспорядки, и в большой степени им это удалось. Насколько это удалось, показывает, например, статья сотрудника газеты "Nationalzeitung" Кобера, который в No 47 издания "Schweizer Illustrierte" за 1943 г. описывал свои впечатления во время "спартаковских дней" в Берлине. Он описывает, как во время его визита к Зойфу - вместе с ним был также Ратенау - снаружи внезапно раздался ужасный шум, и потом вбежал бледный от страха слуга и сказал, что перед домом вооруженная толпа. Эти люди хотят обыскать дом, потому что здесь якобы плетутся реакционные интриги и тайно присутствуют иностранцы.
В статье "О народном восстании" Зойф рассказал, что ему пришлось обедать в своем кабинете, потому что там он был фактически осажден отрядом матросов, что во время обсуждения ими сельскохозяйственных вопросов внезапно появился бледный от страха слуга, [сообщивший], что люди начальника полиции Эйхгорна в возбуждении утверждают, что в доме находятся монархически настроенные офицеры, собирающиеся совершить путч. Полицейский отряд хорошо вооружен и противиться их требованию не следует. [Вскоре] они покинули здание.