Быстрые сны
Шрифт:
– Да, я об этом читал.
– Итак, о главном. Мы должны опередить мовов! Вы можете себе представить, что произойдет, если они первыми войдут в Центр?
– Боюсь, что даже слишком хорошо это себе представляю. Вот только что мы можем сделать, чтобы опередить их? Последний налет мовов на мою лабораторию отбросил нас если не на пятьдесят, то, по крайней мере, на двадцать пять лет назад. У нас даже не осталось копии программы по этому направлению, я лично уничтожил ее, чтобы она не попала им в руки. Я сомневаюсь, чтобы она осталась в активе какой-либо другой лаборатории.
– Вот здесь-то вы и ошибаетесь, Дили, первая программа профессора Дила была введена в память восемьдесят восьмого еще до этого налета.
– Но ведь он арестован, и неизвестно даже, где
– Он тральщик на пятом направлении, но, к сожалению, сам он ничего сейчас не может сделать - программа так и не была активирована. Вот этим вам и придется заняться. И поторопитесь, до открытия тропы осталось всего двадцать дней, - профессор медленно возвратился к столу, достал свежую плитку ала и жестом предложил Дили.
– Спасибо, перед работой не употребляю.
– Это правильно, но до работы еще несколько дней, может, все-таки уважишь старика?
– Нет, профессор, как только я узнаю, что будет работа, то в рот не беру этой гадости. У меня из-за нее добрая дюжина ребят погибла.
– А я вот привык, никак не могу отказаться, тонизирует все-таки. Да, а сколько у тебя осталось бойцов?
– Тридцать восемь.
– Да, достается твоей лаборатории. Тридцать восемь... И это из двухсот-то человек. А кандидатов?
– Полсотни наберется. Я пойду с восемьдесят восьмым?
– Нет. Проведешь через первый заслон и возвращайся. В прикрытие возьмешь своего человека. Про твоих людей я интересовался, потому что срочно надо провести две диверсии, а это ведь ваш профиль. У тебя деление как всегда - по тройкам?
– Нет, сейчас по парам, и двое в управлении.
– Кто остается за тебя?
– Малис, я вам дам его код. Мои ребята не подкачают.
– Код запишите в мой информарий. Сейчас вы получите последний вариант программы, но запомните, в ней нет финальной части.
– Очень жаль, что раньше между нашими группировками были трения, но сейчас я с вами полностью согласен и думаю, что совместными усилиями мы опередим мовов, - Дили поднялся во весь свой огромный рост и устремил взгляд своих умных и красивых глаз на экран визира, по которому уже поплыли контрольные модули последней версии программы пятого направления.
И когда уже защелкнулись замки шлема, он услышал тихий, вкрадчивый голос: "Опасайся духов и теней", и перед его глазами поплыли радужные змеи кривых - это начался ввод программы.
...Влажные губы Нины, целующие мое лицо. Она шептала какие-то нежные слова, смысл которых не проникал в глубины моего мозга. Силы постепенно возвращались ко мне, неожиданная радость жизни захлестнула меня и мое тело вновь обрело возможность двигаться. Я приподнялся, обнял Нину за плечи и осыпал десятками поцелуев такое милое и любимое лицо. Казалось, что ничего не существует, кроме этого пространства между нашими телами, которое мы пытаемся заполнить собой. Мы любили...
Но вот, еще минуту назад, неуловимая, неясная мысль, пытавшаяся пробиться сквозь бурю чувств, непостижимым образом вырвалась на волю и, ужаснув меня своей холодной правдой, выросла в четко сформулированное решение. Еще не в полной мере осознавая последствия своих действий, я отодвинул лицо Нины на наиболее удобное расстояние и, с каким-то жутким чувством горечи и холодной решимости, несколько раз наотмашь ударил ее по лицу, ударил костяшками пальцев, ударил так, чтобы ей было больнее и обиднее, и после этого выплюнул самое гадкое из всех ругательств...
Глаза... Эти глаза, полные удивления и отчаяния. Как мне удалось выдержать их взгляд с холодной улыбкой, не дрогнув ни единым мускулом лица? Так вот что такое - уверенность в собственной правоте. Мне казалось, она никогда не отведет взгляда, но вот спасительные слезы смертельной обиды хлынули из ее глаз и Нина, резко повернувшись, бросилась прочь...
У меня не было другого выхода, не было, но разве это поможет мне когда-нибудь забыть э т и глаза, и пусть мне осталось помнить их всего лишь несколько часов, но и эти несколько часов они будут преследовать меня на каждом шагу. Да, я обречен, обречен, а ее хочу спасти, но она ведь не знает об этом. Вот и хорошо, вот и хорошо, что не знает, если бы знала, она тоже погибла бы. Да, все правильно, но какая это боль! Ну и что я теперь могу сделать? Броситься следом, по-детски закричав: "Это не я! Я не хотел!" или "Прости, я больше не буду!" Нет! Этого делать нельзя ни в коем случае. Цель достигнута. Пусть ее любовь превратится в ненависть. Главное, что она теперь будет в безопасности. А мне необходимо сбить их со следа. И снова это чувство раздвоенности, с одной стороны я знаю, что мне необходимо кого-то сбить со следа, а с другой стороны - не знаю кого и зачем, а знаю лишь то, что потерял любимую.
Всю жизнь предавали любимых мы
Такие, как я и такие, как ты,
И эту боль из сердца не смыть,
От этой правды никак не уйти...
Это - я. А те три трупа в кинотеатре - тоже я? Разве может человек испытывать такое? Человек? Нет, ты уже не человек, а если и человек, то лишь наполовину. Кто из людей способен на теллинг? Да, это единственное правильное объяснение, единственно правильная мысль, но не моя. Но чья же тогда? НАША! Нас теперь двое, и я один не в праве решать за двоих. А он?
Вот перед глазами поплыли радужные круги и веселая голубизна земного неба, с бегущими по нему стерильно-белыми облаками, взметнулась и осела чужим фиолетовым небом, пустым и унылым, нависшим прямо над крышами уцелевших домов. На этот раз переход был плавным, я все помнил и мысль работала с необычайной ясностью - программа активирована и я готов к действиям. Впереди, шагах в двадцати - Длинный, справа и слева - все те же серые комбинезоны. Значит уже запустили вторую тральную линию. Я напрягся, зная, что сейчас должно произойти ЭТО. Длинный обернулся и скользнул взглядом по тыловой охране. На миг наши взгляды встретились, и на его губах мелькнула улыбка. Еще мгновение, и мы побежим...
Луч солнца пробился в чудом уцелевшее окно верхнего этажа и осветил каким-то кроваво-красным светом коричневый тротуар. Вот он - миг, которого я так долго ждал! Один день в году солнце пробивается сквозь оплавленное стекло и на полминуты освещает красную тропу на коричневой поверхности разрушенной улицы. Я увидел ее - извивающуюся змею, уводящую за поворот; еле заметная, но безопасная тропа среди тысяч ловушек, расставленных Мертвым городом. Я невольно залюбовался ею - она была прекрасна - эта красная тропа на коричневом. А через миг я уже стремительно мчался по этой тропе, не оборачиваясь, не глядя вперед, только под ноги - на красную полоску безопасной земли. Я не видел Длинного, но знал, что он бежит передо мной, так же, как и я, задыхаясь от недостатка воздуха в легких, но ни на миг не снижая темпа бега. Охранники еще не пришли в себя, но через несколько секунд они начнут стрелять, и если нам не удастся скрыться за поворотом, нас расстреляют, как движущиеся мишени в тире. Как все-таки далеко до поворота, мне все время казалось, что до него не больше ста метров, а сейчас он, кажется, отодвинулся на километр. Сейчас еще охрана тупо смотрит нам в след, ничего не понимая и ничего не предпринимая, но вот уже кто-то из них очнулся и берется за оружие... А что это за хрип сзади? Я не выдерживаю и на мгновение, всего лишь на мгновение оглядываюсь. За мной почти вплотную бежит еще один, такой же как и мы, серой масти. А вот и выстрел! Кажется, не особенно удачный. Еще несколько выстрелов, и хрип за моей спиной взлетает к воплю. Спасибо, друг, если бы не ты, я бы не добежал до поворота. Вот теперь уже послышались трели длинных очередей, но поздно, господа мовы! Я уже падаю рядом с длинным на клочок красноватой травы, пробившейся из-под тротуара, никогда бы не подумал, что в Мертвом городе может быть трава. Все. Мы за поворотом! На меня кто-то обрушивается сверху и, скатившись, застывает рядом. Но почему не серый, а красный? Я несколько секунд смотрю на мертвое тело и вдруг мой желудок выворачивается наизнанку. Длинный тих и неподвижен. Может, и он мертв? Я трясу его за плечо и он поворачивает ко мне лицо - в глазах его слезы. Он жив! Дикий смех раздирает меня на части, я катаюсь по земле, не в силах совладать с ним.