Быть королем
Шрифт:
— Что это с тобой? — злобно прошипела Крит.
Лутта открыла глаза и, моргая, уставилась на свою грудь. Белые пятнышки действительно появились, но сами грудные перья так и остались иссиня-черными! Заглянув в глаза Крит, Лутта тихонько охнула, увидев в них свое отражение. Оказывается, на голове у нее тоже появились белые крапинки, но где же бурые с рыжим перья, присущие всем пятнистым совам? Какой ужас! Она превратилась в какую-то чудовищную полусову-полухагсмару. Но страшнее всего было то, что совиная часть ее сущности корчилась и задыхалась от зловонного дыхания хагсмары.
—
— Я знаю, знаю! Я уже вижу! Но я не понимаю почему? Что со мной такое?
На самом деле Лутта все отлично понимала. Она заболела. Она надорвалась, устав от своей вечной раздвоенности. Сколько можно быть наполовину совой — наполовину вороной, наполовину хагсмарой — наполовину Эмериллой? Внезапно она поняла, что ее нет. Она — никто. Она была никем, и все-таки она любила!
— У меня есть желудок! — в отчаянии закричала она своей создательнице.
— Нет у тебя никакого желудка, дура! Безмозглая идиотка! Я создала тебя, мне ли не знать, что у тебя есть, а чего нет.
— Ты создала меня, а я создала себе желудок. На миг Крит даже онемела от такой наглости.
— Нет! — заорала она и отвесила Лутте такую оплеуху, что та едва не рухнула со скалы вверх крыльями. Оглушенная болью, Лутта взлетела и замахала крыльями над головой Крит.
— Ты ничего не поняла, Крит! Я чувствую боль, слышишь? Настоящую боль!
— Вздор! Это фантомные боли фантомного желудка.
— Какая разница, фантомный желудок или настоящий? Он болит, понимаешь? И я люблю его! Люблю!
— Ты должна его убить, — прошипела Крит. В следующий миг узкий луч желтого свет хлынул из ее глаз, и крылья Лутты беспомощно повисли вдоль тела.
— Опускайся, дорогуша. Ниже, еще ниже и еще… Прямо к моим когтям. Вот так, очень хорошо. Мягкой посадки, милая.
А в это время сидевшие на дальнем склоне огромный виргинский филин и крупная хагсмара во все глаза следили за происходившим на скале.
— Глазам своим не верю, она использовала против нее фингрот! — ахнула Игрек. — Это неправильно! Она не имела права так поступать. Мы не используем фингрот против… — тут она осеклась, а потом решительно закончила: —…против своих!
Плик удивленно заморгал, словно никак не мог взять в толк, отчего его супруга так разгневалась.
— Да, Плик, она наша! — прошипела Игрек. — Даже у чудовищ есть какие-то принципы.
— Ты не чудовище, душечка моя, — поспешно заверил жену Плик. Игрек смотрела на него своими пылающими черными глазами. Она знала, что хотел, но не решился сказать ее супруг: «Ты не чудовище, милая, но Лутта — именно такая. Она — не наша. Она монстр в перьях!»
— Нет, Плик.
— Что нет?
— Проблема не в Лутте, а в нас.
— О чем ты говоришь?
— Это не она чудовище, а мы с тобой, — Игрек помолчала, а потом еле слышно сказала: — Мы не умеем любить.
Очнувшись, Лутта посмотрела вниз и увидела хорошенькие бурые перья пятнистой совы. «Значит, она все-таки сделала это. Она снова превратила меня в Эмериллу. Наверное, при помощи какого-то колдовства. Но кто же я на самом деле?»
Она молча смотрела, как Крит поднимается в небо. Вот мощный луч желтого света хлынул над полем боя, затмевая сияние луны. Стражи Га'Хуула вдруг оцепенели в воздухе, гвардейцы Сив дрогнули. Сотни сов градом посыпались с неба и были добиты на земле. Началась резня.
Страшная тишина вдруг воцарилась над ледником. Хуул в недоумении обернулся — и едва удержался в воздухе. Да, это был очень сильный фингрот. Хуул крепче сжал в когтях ледяной ятаган своего отца, короля Храта, и матери, королевы Сив. Он знал, что должен лететь к источнику желтого света. Он уже делал это раньше, он сможет сделать еще раз! Насылавшая фингрот хагсмара была огромной, старой и косматой. Целые тучи хагов копошились в оперении ее черных крыльев, а потом Хуулу вдруг показалось, будто рядом с хагсмарой летит молодая пятнистая сова. Он зажмурился, а когда открыл глаза, пятнистой совы уже не было. Наверное, ему почудилось… В следующий миг Хуул увидел, как лорд Ратник камнем рухнул с неба, а целая стая хагов, вырвавшись из перьев хагсмары, мчится за ним следом, клюя и терзая на лету. Благородный лорд умер, не долетев до земли.
«Я не позволю благородным совам гибнуть от темнодейства!» — с мукой подумал Хуул. Высоко вскинув свой ятаган, он понесся навстречу желтому сиянию и попытался прорубить его, но колдовское марево оказалось слишком густым.
— Великий Глаукс, это очень сильный фингрот! — в смятении прошептал король.
Внезапно ночь прорезали лучи зеленого света. Волки! Без всякого приказа сотни волков взбежали на склон ледника и устремили свои зеленые взгляды на фингрот, вплетая в желтую основу бесчисленные зеленые нити своей собственной магии. «Он ослабевает! Ослабевает!» — беззвучно возликовал Хуул. Наконец фингрот иссяк, и чернота Долгой Ночи прорвалась сквозь него. И тут же повсюду зашуршали и зашевелились перья — крапчатые, рыжие, бурые и белоснежные. Совы, долетевшие почти до самой земли, расправили крылья и поднялись в небо, а пошатнувшиеся в полете восстановили равновесие. Фингрот погас!
И тогда из угольной тьмы вдруг вылетела пятнистая сова.
— Эмерилла! — ахнул Хуул.
Громкий визг едва не оглушил его.
— Уголь, Лутта! Хватай уголь, или я прокляну тебя навечно! Огромный волк из клана Дункана Макдункана высоко подпрыгнул в небо, где в лучах зеленого волчьего света неистово метались визжащая хагсмара и свора ее злобных хагов. Щелкнув челюстями, волк-одиночка стащил хагсмару на землю, вырвал ей глаза, в которых все еще пульсировал слабый желтый свет, а потом вонзил клыки в глотку.
Волна воодушевления прокатилась по измученной армии Хуула.
— На Ледяной дворец!
Сотни сов ринулись на последние рубежи, а волчьи cтаи серой рекой хлынули за ними. Вот лунный свет блеснул на боевых когтях пролетевшего мимо Тео.
— За короля Хуула!
Позабыв об Эмерилле, Хуул развернулся в воздухе и по вел полки на штурм осыпающегося дворца, туда, где волки уже перепрыгивали через ледяной крепостной ров.
Глава XXIX
Ледяной дворец