Быть лучшей
Шрифт:
– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал он.
Пола вернулась за стол, села, потянулась к телефону, но звонить не стала. Какое-то время она сидела задумавшись. Оставалось сделать еще одну вещь, чтобы полностью закрепить успех, но тут надо было быть совершенно безжалостной. На такой шаг Эмма Харт, при всей ее твердости, никогда бы не пошла. И все же Пола продолжала обдумывать эту идею. Она посмотрела на портрет бабушки, потом перевела взгляд на настольную фотографию в серебряной рамке. На ней были изображены Шейн и дети. Это тоже наследники Эммы. Надо и о них думать.
Отбросив сомнения, она потянулась к
Тот почти сразу поднял трубку:
– Каллински слушает.
– Дядя Ронни, это снова я. Извините, что весь день надоедаю.
– Ну что ты, дорогая. – Сэр Рональд немного помолчал. – Он ушел?
– Да. Потрясен, но не сдался. Похоже, наоборот, собирается продолжать борьбу. Так что, наверное, придется действовать, как договорились, чтобы покончить с ним. Копия отчета будет послана в официальные инстанции в Гонконг. Но, честно говоря, дядя Ронни, я…
– Никакого снисхождения, Пола.
– Но это жестоко. Бабушка никогда не была такой безжалостной.
– Ты заблуждаешься, дорогая. Эмма могла быть и бывала совершенно безжалостной, если того требовали обстоятельства, то есть, когда речь шла о «Харт», об империи, которую она возвела буквально из ничего, или о близких.
– Может, вы и правы.
– Разумеется, я прав, – негромко проговорил сэр Рональд. – Я ведь говорил тебе вчера, что Джонатан Эйнсли вечно будет у тебя висеть на шее, как гиря. Он не оставит своей бредовой идеи отнять у тебя компанию. Такой уж это человек.
Не услышав ответа, сэр Рональд добавил:
– Тебе нечего не остается, как только навсегда остановить его. Чтобы защитить себя.
– Да-да, дядя Ронни, понимаю.
Джонатан сидел в «Кларидже», забившись в угол просторного холла, где подавали чай. Но едва ли он слышал стук приборов, звуки скрипки, шум голосов. Он был совершенно поглощен чтением.
Джонатан прочитал отчет дважды.
Поначалу он показался ему совершенной выдумкой, превратным толкованием фактов, особенно тех, что касались Тони Чу. Но потом он заколебался. Слишком много было в этом отчете реальных фактов, чтобы отбросить его просто, как фальшивку. Он испытал смятение, например, прочитав целую страницу, посвященную его отношениям с леди Сьюзен Соррел. Отношения эти были настолько тайными, что он поначалу глазам не поверил, наткнувшись на ее имя в этих бумагах. Он был совершенно убежден, что Сьюзен никому не рассказывала об их романе, пока он продолжался и после того, как закончился. Она слишком боялась сплетен, которые могли достичь ушей мужа. Меньше всего ей хотелось разводиться с богатым банкиром.
Но сам он был чист, как и сказал Поле. Даже если верна информация о Тони, что, разумеется, настораживало. Если это правда, то тогда, не исключено, его вовлекли в какую-то аферу, о которой он и не подозревал. И тогда его компания, да и он сам, может оказаться в опасности. В серьезной опасности. Нужно как можно скорее лететь в Гонконг и заняться собственным расследованием.
Однако более всего он был потрясен и надломлен всплывшими деталями из прошлого Арабеллы. Информация подтверждалась фотокопиями документов, относящихся к времени ее жизни в Париже. Они тщательнейшим образом фиксировали французский период ее биографии. Не оставалось никаких сомнений в том, что она действительно была у мадам Клео «девушкой по вызову» под именем Фрэнсин. Об этом свидетельствовали, впрочем, не только документы. Например, ее искушенность в постели, сам подход к мужчинам, который выдавал ее принадлежность древнейшей профессии, особого рода светскость, элегантность… Девочки у мадам Клео всегда были высший класс.
Тщательно сложив бумаги и вернув их в конверт, Джонатан поднялся и зашагал к лифту. Что касается гонконгских дел, то здесь, в Лондоне, ими он заняться не мог. Но подняться наверх и потолковать с женщиной, на которой был женат, – это он мог.
Пока Джонатан поднимался на десятый этаж, ярость, клокотавшая в нем и до того тщательно подавляемая, готова была излиться наружу. В люкс он вошел, весь дрожа, с посеревшим лицом. Он закрыл дверь негромко, и все равно Арабелла услышала и, улыбаясь, вышла в холл.
– Ну как, дорогой, все в порядке? – спросила она, подходя и целуя его в щеку.
Джонатан, находившийся под впечатлением прочитанного о жене, едва выдержал ее прикосновение. Ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не отшатнуться или не ударить ее.
Ведь он любил ее, считал ее самым большим приобретением в жизни, а оказывается, она запятнана и порочна.
– Так как прошла встреча в «Харт»? – снова спросила Арабелла.
– Да так, – неопределенно ответил он, снова загоняя внутрь душащий его гнев.
Непривычная холодность мужа заставила Арабеллу подозрительно посмотреть на него. «Впрочем, скорее всего, – решила она, – его дурное настроение вызвано встречей со злым гением, Полой О'Нил». Она вернулась в гостиную, где читала в ожидании Джонатана, и села на диван. Рядом лежало вязанье. Арабелла взяла недоконченную детскую кофточку и начала работать спицами.
Джонатан последовал за ней, положил конверт на стол, прошел к бару и налил себе чистой водки.
Потягивая ее, он глядел на жену. Сегодня живот ее выглядел особенно большим. Роды вот-вот начнутся, и, как бы разъярен он ни был, надо сдерживать себя. Она ему больше была не нужна, с ней он разведется не мешкая, но ребенком он не поступится ни за что. Ему нужен сын и наследник.
Джонатан спросил как бы между прочим:
– Тебе приходилось встречаться в Гонконге с неким Тони Чу?
Если Арабеллу и насторожил вопрос, она ничем этого не выдала.
– Нет, а что? – мягко откликнулась она.
– Да нет, просто так. Его имя упоминали сегодня, когда я встречался со своими адвокатами. Я подумал, может, ты познакомилась с ним во время своих разъездов. Или просто слышала что-нибудь.
– Боюсь, что нет, милый.
Джонатан допил водку, взял со стола конверт и пересек комнату. Подтащив к дивану стул и усевшись напротив Арабеллы, он сказал:
– Ты в свое время долго жила в Париже. Однако всегда отказывалась съездить туда. Отчего?
– Я никогда не любила этот город, – по-прежнему ласково ответила Арабелла, поднимая взгляд от вязанья.
– Тогда почему же ты прожила там целых восемь лет?
– Я там работала. Ты же знаешь, я была манекенщицей. А почему ты, собственно, спрашиваешь, милый?
– Ты что, боишься ехать в Париж? – медленно спросил Джонатан.
– Ну разумеется, нет. Какие странные вопросы ты задаешь сегодня. Право, не могу тебя понять.