Быть осьминогом

1

Бабочки-монархи никогда не живут на одном месте: они летят из Канады в Мексику и погибают во время путешествия. За этот путь успевает смениться не одно поколение бабочек, и все же потомки, не зная, куда и для чего вылетели предки, считают долгом следовать их зову и всегда находят дорогу. Так и мы, отпрыски нового тысячелетия, ежедневно пробираемся на ощупь сквозь густую листву дней, недель, месяцев… Никто не может даже предположить, когда достигнет финишной прямой, и потому импровизирует, вот только, в отличие от бабочек-монархов, постоянно спрашивает: «Зачем?»

В тридцать два года я начал ощущать свое отставание от жизни, почти забросил

писательство (если быть точным, то избавился от юношеской надежды на всемирную известность), ушел из редакции, где в течение нескольких лет работал корректором, редактором и журналистом, и решился на отчаянный шаг. Вообще-то я дипломированный учитель литературы, который отработал в школе три года сразу после выпуска. Может быть, и не уволился бы, если бы директриса не вызвала на ковер:

– Евгений Леонидович, напишите по собственному, – посоветовала старенькая сутулая женщина с пепельно-серым пучком на несоразмерно маленькой голове.

– Но у меня нет желания увольняться, – развел руками молодой человек, похожий на студента: длинные волосы забраны в хвост, очки съехали на нос, за плечами – рюкзак, а горящие глаза все еще веруют в необходимость перемен.

– Понимаете, – Марина (Маргарита?) Григорьевна (Геннадьевна?) даже привстала, – за три года вы так и не сумели наладить дисциплину в классе. Только дурачитесь и улыбаетесь, дети принимают вас за своего.

– А разве это плохо: быть для них своим? – невинно поинтересовался я. После этого вопроса, которому суждено было остаться риторическим, меня вытолкнули за дверь. С тех пор я обходил любую школу стороной, потому что знал: это место, где я вынужден орать, чтобы меня понимали, не отклоняться от программы, носить галстук и вообще одеваться прилично, писать красной пастой и безжалостно уродовать ученические дневники с пестрыми обложками. К концу каждой четверти – готовить бесконечные отчеты, не успевать писать конспекты к урокам, давать абсолютно бестолковые задания из учебника … Нет, больше я в это никогда не ввяжусь!

И ввязался-таки, почти через десять лет. Сначала даже не надеялся, что найду работу практически без опыта и педагогического стажа, но в маленькую старую школу неподалеку от моего дома внезапно потребовался литератор на время декретного отпуска основного работника.

– Вы знаете, Евгений Леонидович, мы безумно рады, что в наш скромный женский коллектив приходят такие талантливые мужчины, – заявила в первую же нашу встречу Ирина Ивановна, завуч по воспитательной работе.

И вот я стою у зеркала, пытаясь пригладить уже короткие, но все еще непослушные волосы, вспоминаю, как завязывается галстук и отбрасываю его (снова хочу быть своим?), скидываю на планшет учебник по литературе, забываю почистить ботинки и лечу на маршрутку, чтобы проехать единственную остановку. Вообще-то мог бы пойти пешком, но не хочу опаздывать в первый рабочий день. В голове прокручиваю урок в 8 «А», где я назначен классным руководителем. Что сказать? «Здравствуйте, меня зовут Евгений Леонидович, я ваш новый учитель литературы. Садитесь». Нет, как-то слишком пафосно. «Всем привет! Я буду вашим классруком. Надеюсь, мы найдем общий язык». А это уже нелепо. Как будто я подросток, который мечтает быть принятым в компанию крутых хулиганов. Хулиган? Хм, может быть, это уже архаизм, и современные дети говорят иначе…

Остатки мыслей напрочь вынесло из головы, как только я вышел из автобуса. Какая-то худенькая девчонка с ярко-малиновой шевелюрой сбила меня с ног. Я не удержал равновесия и свалился в лужу, испачкав новые брюки. Очки рухнули рядом со мной, и я случайно придавил их локтем. «М-да… Если в этой школе такие наглые старшеклассницы, то я…» – не успел додумать, девчонка вернулась и протянула мне пачку влажных салфеток.

– Извините. Я просто очень тороплюсь. Простите, – затараторила она, отбросила назад длинные цветные пряди и исчезла так же стремительно, как и появилась.

«Хорошо, что хотя бы извинилась», – подумал я, все еще недоумевая, куда может так нестись школьница в 8 утра, если не на уроки. Но делать нечего, кое-как почистил брюки от грязи, вот только без очков себя не представлял совершенно. Я стоял почти у самых ворот школы, а видел только ее размытые очертания. То-то же, чудесный сегодня день! От былой уверенности не осталось и следа, я привычно сгорбился и подумал, что пора возвращаться в редакцию к безмолвным текстам.

– Здравствуйте! – услышал за спиной чей-то робкий голос. Я обернулся и поздоровался кивком. Передо мной стояла девочка с каким-то задумчивым выражением лица, темно-каштановые волосы были аккуратно заплетены и перетянуты лентами. Она держала в руках мои абсолютно непригодные для использования очки.

– Ах, это… Тебе стоит их выбросить, – заметил я; моя вымученная улыбка получилась безумно дурацкой, казалось, внутренний студент, впервые переступивший порог школы в качестве учителя, празднует свое пробуждение.

– Тогда возьмите вот это, я собиралась подарить их папе на день рождения, но ничего страшного, если вы ими сегодня воспользуетесь, – она достала из сумки красивый бархатный очечник, – только не знаю, какое у вас зрение… У моего отца не очень, –ученица засмущалась и сильно покраснела. Может быть, только из-за этого я принял эти очки. Немного велики, но в целом я был благодарен, потому что мир снова начал приобретать зримые формы.

Когда я зашел в класс, дети кидались пеналами, громко смеялись, играли на телефоне и планшете. Я уже позабыл о том, что хотел выглядеть доброжелательным на первом уроке, громко отодвинул стул и с грохотом поставил сумку. Стало немного тише, восьмиклассники, казалось, пожирали меня глазами, и я почувствовал себя бедным зверьком, загнанным в клетку.

– А мы думали, урока не будет, – заявил один вихрастый мальчуган и демонстративно надул жвачку.

– Ага, Прасковья же опять рожает, – добавил другой – тучный, с длинными грязными волосами. Класс отозвался дружным смехом.

– Прасковья Ивановна действительно ушла в декрет, – строго ответил я, поправляя неудобные очки и чувствуя себя вдвойне неуверенно. – На это время вашим учителем буду я. А теперь, пожалуйста, сядьте на свои места.

Смешки продолжались, но восьмиклассники все-таки расселись, хотя услышали меня наполовину, судя по обиженным выкрикам: «А Катя сидит не на своем месте». Только один паренек продолжать восседать на парте и смотреть в окно.

– Молодой человек, прошу вас переместиться на стул и открыть тетрадь.

– Да не обращайте на него внимания. Он у нас дебил, – вставил чей-то язвительный голос, и смех окончательно уничтожил тишину, которая и без того была весьма хрупкой.

– Эй, Тормозок, слазь с парты!

Мальчишка отрешенно кивнул и молча занял свое место. Во мне пробудился воспитатель:

– Пожалуйста, больше не используйте подобные оценочные выражения. У всех вас есть имена.

На сей раз помешала начать урок скрипнувшая дверь. Я замер с открытым ртом и куском мела в руке, потому что увидел ту самую девчонку с косами, которая дала мне очки.