Быть Руси под княгиней-христианкой
Шрифт:
Ольга смолкла, не отрывая взгляда от лица вещуньи, застыла в ожидании ответа. Но та по-прежнему молчала, даже не приоткрыв глаз, не изменив первоначального выражения лица, будто прозвучавшая речь была обращена вовсе не к ней. И вдруг Ольга заметила, что хорошо видимая на белой коже синяя жилка, которая во время её прошлых посещений Витязини пульсировала близ её левого виска, сегодня неподвижна. Если присовокупить к этому непонятное молчание вещуньи, её полную отрешённость от происходящего рядом с ней, то можно подумать... Неужели?..
Ольга наклонилась к Витязине, приложила ладонь к её лбу. Он был холоден как лёд. Прильнув ухом к её груди,
О какой смерти она говорит, если рядом ласково звенят водные струи, испускает благоухание цветущего сада яблоневая колода, о чём-то своём шепчутся ветви дубов? Но главное в другом — глаза вещуньи широко открыты и смотрят в какую-то точку за спиной Ольги. И отражается в них не стоящая в шаге Ольга, не висящая над поляной луна или дубы-исполины напротив, а объятый пламенем неведомый град, обнесённый деревянной крепостной стеной, на которую по приставленным лестницам лезут воины в русских шлемах.
Повинуясь неведомой силе, Ольга повернулась, чтобы увидеть, куда направлен взгляд вещуньи, и понять, отчего в нём отражался несуществующий град-крепость. И в этот миг небо словно раскололось, раздался оглушительный гром, и длинный, ослепительно яркий зигзаг молнии озарил поляну. Земля под ногами Ольги качнулась так, что она, дабы не упасть, ухватилась рукой за ближайшие ветви кустарника. Но ничего больше не произошло, на поляну не упала ни единая капля дождя, не повторились ни раскаты грома, ни блеск молнии. Однако Ольга сразу ощутила, что ручей вновь безмолвен, что яблоневая колода не испускает аромата, среди дубов царит тишина.
Наверное, этого и не было, а звон струй воды, благоухание весеннего сада и шёпот дубовых ветвей ей лишь почудились. Как и то, что вещунья будто бы открыла глаза — они сейчас у неё закрыты точно так, как и при появлении Ольги у родника. Да и были ли гром, молния, качание земли, если на зеркальной поверхности родника нет даже малейшей ряби, а трава рядом с ним сухая, чего не могло быть, дрогни на поляне земля и расплескайся из родника вода? Всё это Ольге просто привиделось, а причина заключается в проделках языческой лесной и водной нечисти, которой прежде повелевала Витязиня и которая решила потешиться над оказавшейся в их логове христианской душой. Скорее отсюда!
Ольга чуть ли не бегом пересекла поляну, запыхавшись, остановилась у поджидавших её гридней. Их вид был беспечен, кони спокойно щипали траву на краю поляны.
— Вижу, вам ни гром, ни молния нипочём, — заметила Ольга.
— Гром? Молния? — удивился десятский. — Ветер разогнал тучи, и ненастье пронеслось стороной. Великая княгиня, посмотри, какая яркая луна, и прислушайся, какая кругом тишина. Словно в дубраве вымерло всё живое.
— Ты не далёк от истины, десятский, — сказала Ольга, садясь в седло. — Домой... быстрей домой...
Но прискакала Ольга не домой, а к священнику Григорию.
— Горе привело ко мне или душа нуждается в Божьем утешении? — спросил священник, пытливо вглядываясь в лицо поздней гостьи.
— Для Божьих утешений существует иное время, а не глубокая ночь, — отрезала Ольга. — Мне нужен не духовный пастырь, а умный советчик. Вот почему я у тебя.
— Слушаю тебя, великая княгиня, — уже другим тоном сказал Григорий, уловив настроение гостьи. — Чем могу помочь?
— Знаешь, откуда я к тебе пришла?
— Откуда мне знать об этом? — удивлённо спросил Григорий.
— От своих людей, которых давно тайно имеешь в великокняжеском тереме, как, впрочем, и по всему Киеву. Один из них — десятский — сопровождавших меня в ночной поездке гридней-телохранителей, которого я приставила сберегать юного княжича. Ведаю, что он христианин, хотя скрывает это, поэтому доверяю ему больше гридней-язычников и раньше держала близ себя, а теперь подле сына. Он ничего не сможет рассказать тебе о моей встрече с вещуньей, посему сделать это придётся мне самой.
— Ежели считаешь, что это необходимо, готов выслушать тебя.
— Десятский конечно же сообщил тебе о моём дневном разговоре с главным жрецом Перуна. Однако он не присутствовал при нём, и ты не знаешь, что заставило меня отправиться ночью в Перунову дубраву. Жрец разговаривал со мной не как с женой великого князя, а как с великой княгиней Руси. Понимаешь? Для жрецов Игорь уже не существует, вместо него хозяйка Русской земли — я, христианка и их враг! И верховный жрец счёл нужным предупредить меня о неприятностях, которые поджидают меня в случае, если я вздумаю крестить Русь либо обратить в свою веру сына. Жрецам ведомо, что Игорь не жилец на белом свете, и они уже готовятся к событиям, которые последуют после его кончины. Коли так, этим надобно заняться и мне. Но прежде я должна точно знать, что Игоря вскоре не станет. А ещё лучше, когда это случится. Я хотела услышать это от вещуньи Витязини, но застала её у священного родника мёртвой. — Ольга на миг задумалась, стоит ли рассказывать Григорию о всех событиях на поляне, и решила промолчать о них. — К другим языческим жрецам я обратиться не могу, поэтому помочь мне должен ты, Григорий.
— Я? Каким образом? Среди жрецов у меня знакомых нет, а сам я ворожбой не занимаюсь.
— Мне не до шуток, — нахмурилась Ольга. — Думаю, тебе тоже будет не до них, если жрецы опередят нас в приготовлениях к борьбе за власть и, сплотив язычников, не позволят мне занять место Игоря.
— Я и не думал шутить. Ты знаешь, что наша Церковь осуждает суеверия, поэтому я не представляю, чем и как могу помочь тебе. Наоборот, как твой духовный пастырь, я обязан предостеречь тебя о греховности и пагубности поступка, который ты намерена совершить.
— Считай, что уже сделал это, и готовься отпустить мне сей тяжкий грех, — усмехнулась Ольга. — А если мы оба не шутим, давай говорить серьёзно. Из разговоров в храме я знаю, что среди прихожанок есть бабы-ворожеи, коим, как и языческим вещуньям, дано свыше заглядывать в человеческое будущее. Уверена, что ты... как борец с суеверием... должен знать их. Посоветуй, к кому из них мне стоит обратиться.
— Мне действительно известны несколько гадалок и ворожей из числа прихожанок, — сказал Григорий. — Но обращаться к их услугам я не советую. Большинство имевших с ними дело женщин, каясь затем в содеянном грехе, признавались, что предсказания ворожей зачастую не сбывались. А известие, которое ты намерена получить, столь важно не только для тебя, но и для всей христианской общины на Руси, что ошибиться никак нельзя. А если я уговорю уважаемого среди язычников воеводу или боярина, нашего тайного брата по вере, обратиться к жрецам с просьбой предсказать судьбу Игоря? Не напрямую, а как-нибудь вскользь, например, может ли он рассчитывать на его милости и благорасположение в ближайшие год-два?