Быть Вселенной в голове у каждого

de Froid Catherine

Анхварт не заставил себя упрашивать:

— А вот и настоящие алкогольные черти явились! — Зеленые и не поморщились: привычные. — Шучу, шучу, мы с ними одной плоти, крови или что уж там внутри. Рад представить вам Твиркина — Салатовый поклонился — и Бригла — Хвойный наклонил голову.

Тоже знакомые имена. Звучат криво, потому что я сам их когда–то придумывал. Может быть, не как имена даже, а как названия. Может быть, это даже что–то из времен, когда я пытался создать свой язык. Не помню.

Вот и звонок. Остальных придется представлять после урока, потому что Контакт Контактом (социальная сеть тут ни при чем, имеется в виду Контакт из

старой доброй советской фантастики), а дисциплину не отменяли. Первым уроком алгебра, учительница должна оценить пришельцев (вернее, выходцев) и особо не ругаться. Хотя на что здесь можно ругаться?

— Здравствуйте, ребята! По местам, пожалуйста, — попросила Светлана Степановна, потому что от моей парты никто не отходил.

— Извините пожалуйста, просто у нас здесь небольшая аномалия, — говорит Олег. «Это дискриминация!» — возмущается Анхварт.

Учителя — люди умные, у нас особенно. Некоторые, правда, действительно любят поорать без особого повода, но не Светлана Степановна. Тем более, она знает, что Олег учиться любит и в глупых розыгрышах, нацеленных на срыв урока, участия не принимает. Поэтому она подошла поближе и, понятное дело, сразу же увидела плоды (или плодов?) моего воображения.

— Если бы вы меня не предупредили, я бы решила, что недосып сказывается… — протянула она.

— Да хватит вам всем удивляться, как будто инопланетянина какого увидели! — Анхварт далеко не был тихим и сдержанным. — Я такой же человек, как и вы, только поменьше, выгляжу иначе и жил раньше в голове у нашего дорогого Игоря. Эй, братва, вылезайте всем скопом, чтобы мы трое не выглядели исключениями!

В ответ на его слова из–за моего шиворота вылез синий человечек, из кармана джинсов вышли красный и бурый, а из рюкзака вылилась радужная волна.

— Мне кажется, урок придется отложить, — озвучила общую мысль Светлана Степановна. — Если только этот веселый народец не научит нас своей математике.

— У нас, конечно, тысячелетняя история, — стал оправдываться смущенный Анхварт, — но знания мы получали все больше из вот его вот мозга, — Хватит на меня показывать! — так что особой разницы нету.

— Ну, мозг у Игоря вместительный, — улыбнулась учительница. — Может быть, мы наконец поймем, как он работает.

Мои мозги — больная тема. Все говорят, что у меня их больше остальных и они как–то особенно продуктивно функционируют, а я отличий не замечаю. Ну, то есть до вчерашнего дня не замечал. Теперь–то уж невооруженным глазом видно.

Запись четвертая.

Мой народ (звучит пафосно, но называть их «официально» лень) разбрелся по городу. Анхварт с зелеными ушел «изучать общественную жизнь» (насколько я слышал, они собираются на какую–нибудь тусовку; надо бы и мне начать ходить в такие места), фиолетовый, желтый и розовый пошли в лес, про остальных я недослушал: кто в библиотеку пошел, кто будет развлекаться, заглядывая людям в окна. На ночевку обещали вернуться, и то ладно (когда я увижу тех, кто меня покинул с самого начала, я даже не думал). Со мной остался серый Ратор — по его собственному заявлению, историк и немножко поэт. От поэзии он воздержался — все правильно, я тоже стесняюсь своего творчества, — а вот историю своего мозга я вовсе не против был узнать. Пожалуй, стоит выделить ее в отдельную запись.

Запись пятая.

Насколько знали эндорианские ученые, их мир появился примерно тогда, когда мне исполнилось три года. Что–то внутри подсознания щелкнуло, и в мозгу начала образовываться полость, которая потом стала миром. Она была заполнена чем–то средним между кислородом и вакуумом (у этого вещества было свое название, но я его не понял), а со временем в ней начали появляться разные формы жизни.

Сначала появились всякие существа, выглядевшие примерно как те прозрачные пятна и полоски, которые появляются иногда перед нашим взором, если смотреть на что–то белое (когда–то я думал, что это такая особая форма жизни, и не верил взрослым, говорящим про всякие «оптические обманы»; заметьте, не прогадал!). Потом начали появляться цветные точки, спирали и прочая ерунда, питающаяся энергией моего мозга и вид имеющая соответственный (что может вообразить себе пятилетний ребенок?). Структуры все усложнялись и усложнялись, пока не появились уже знакомые мне разноцветные человечки. Их стало много, они начали заниматься философией, науками и искусством, открыли существование меня, наладили контакт и выбрались.

— И все? — спросил я. — А какие у вас законы были?

— Законы? — удивился Ратор. — О, здесь все просто. Законы — это то, что каждый может соблюдать без всякого вреда для себя. Сейчас они свое отжили, но забавно это читать. «Не ходите на руках по потолку», «Ежегодно дышите» и так далее.

— Постой, а как же их предназначение? Чтобы люди не передрались и не отобрали друг у друга все имущество? — удивился я.

— Знаешь, какая забавная логика была у создателя этих законов? Если люди не знают о чем–то, чего нельзя делать, они и не стремятся это что–то делать. Ты вот мало думаешь о кражах и убийствах, мы тоже не думаем. Последние века, конечно, все всё знают, но мы же уже взрослый народ, нам неинтересно.

— Ну, воровать–то я воровал… — вспомнил я. — С полгода, помнится, окрестные магазины грабил на пару шоколадок в день.

— У нас тоже была мода на такие вот мелочи, — согласился Ратор. — Потом ничего, перебесились.

— Так что вы теперь, умнее и взрослее меня, что ли? — обиделся я. — Погоди, а ты у своих в какой возрастной категории?

— Да как ты примерно, — отозвался Ратор. — Анхварт, тот постарше будет, двадцать скоро. Вокруг него тоже наши с тобой ровесники. Взрослые ушли в страны с более мягким климатом, чтобы там дожить свой век, ну или еще зачем–то, я нелюбопытный. А такого, чтобы совсем дети, у нас не бывает. Рождается — и сразу личность.

— Круто! — вырвалось у меня. — Что, и вторую половинку искать не надо?

— Отчего же? Надо, и детей без этого не будет. Но союз больше духовный.

— Круто там у вас! То есть, у меня там круто. Вот бы мне такую «духовную половинку», так нет же, ничего, кроме дружбы, не выходит.

— Хватит тебе поддаваться влиянию поколения! — осадил меня «серый». — У нас в пятнадцать о таком еще не думают, придет еще, а вот друзья — это святое. А друзья противоположного пола, по–моему, даже лучше — с ними меньше общего и интереснее.

— Извини, что спрашиваю, но почему ты сейчас не со своими друзьями? — вырвался у меня нетактичный вопрос. — Извини, можешь не отвечать.

— Даже если бы ты не спросил, я бы почувствовал, что тебе это интересно, помнишь? А насчет друзей я примерно такой же, как ты. Кому не с кем общаться, тот ко мне. Когда мне не с кем общаться, тоже кто–нибудь найдется. А так, чтобы вдвоем–втроем и только так — этого давно не бывало.

— И вправду, как я. Ну что, друг мой воображаемый, мне уроки делать надо. Тебя чем занять?