Бюро находок
Шрифт:
Бусман, пыхтя и отдуваясь, подхватил свой складной стул и сел рядом с Паулой – по нему было видно, что его что-то сильно занимает, не дает покоя, может, какая-то встреча или поручение.
– Что там у тебя, Альберт?
– Он пообещал нам вознаграждение, представляешь, человек готов отдать всю месячную зарплату, если я верну ему его шарф синего цвета, как у моряков, он оставил его в международном экспрессе «Гриммельсхаузен». Для начала, конечно, я его успокоил, – сказал Бусман.
– Но ты же знаешь, мы не можем принять вознаграждение, – напомнил Хармс.
– Пока мы только заполнили с ним формуляр, – Бусман неодобрительно поглядел на Генри, тут же заявившего, что у них на полке лежит с дюжину таких шарфов и все синего цвета.
– Вы не понимаете, господин Неф. Для того, кто готов отдать за шарф целую зарплату, вещь эта имеет особое значение.
– Вполне может быть, – согласился Генри, – но в принципе любой шарф легко заменим, да и вообще, все можно заменить, не тем, так
– Нет, мой юный друг, – возразил Хармс, – вы ошибаетесь, не все можно заменить, бывают утраты, возместить которые невозможно, они просто невосполнимы, когда-нибудь и вы это поймете, если поработаете у нас чуть дольше.
И после некоторой паузы он стал рассказывать изменившимся голосом:
– У нас дома, знаете ли, в деревянном футлярчике лежит ложка, ее можно заменить тысячью других, скажете вы, но для моего отца не было бы ничего горше, чем потеря этой ложки. Он вырезал ее сам из листового алюминия, выбил молотком, придав ей форму, и все это там, в плену, не знаю точно где, может, за Уралом.
– Ну хорошо, – пошел на попятную Генри, – эта ложка памятна для него, своеобразный сувенир, так сказать, и поэтому представляет для него особую ценность, но по своему прямому назначению она может быть заменена любой другой ложкой.
– Вы не поверите, – продолжил Хармс, – когда узнаете, что моему отцу все кажется намного вкуснее, если он ест собственной ложкой, а не стандартной, массового производства.
Генри хотел было сказать, что ему нечего возразить против таких личных вкусовых ощущений, но промолчал и призывно поглядел на Паулу, ожидая от нее третейского решения, которое примирило бы все стороны, но Паула, похоже, не была расположена сглаживать возникшую неловкость и принимать чью-то сторону. Словно желая им показать, каким праздным и неуместным кажется ей этот спор, она молча достала из своего стола последний номер газеты «Фрайе прессе», также молча развернула ее и показала на относящийся к трем столбцам заголовок: «ПОКЕР ВОКРУГ ПЕРСОНАЛА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ». Заметив, что никто из ее коллег статьи не читал, она откинулась назад и держала теперь страницу газеты так, чтобы все могли читать одновременно или хотя бы пробежать текст глазами. И они молча прочли, что железная дорога обременена огромной суммой долга, который лег на всех тяжким грузом, что расходы по содержанию обслуживающего персонала необходимо снизить на три и шесть десятых миллиарда марок и что, как стало известно, правление дороги выдвинуло требование сократить штат на пятьдесят тысяч или даже более того единиц. Читая, они без конца натыкались на слова «реформа железной дороги» и вновь и вновь возвращались к сообщению о едином решении партнеров по переговорам о новой тарифной сетке провести сокращение штатов в соответствии с нормами социальной защищенности каждого. Паула дала им спокойно все прочитать и теперь ждала их реакции и комментариев, но, по-видимому, никому не приходило в голову ничего путного, или они вдруг почувствовали, что за них уже все решили и просчитали и что им осталось только не упустить своих последних возможностей. Их лица выражали недоверие к прочитанному, в них сквозила обеспокоенность, Хармс прореагировал на призыв о «продлении рабочего дня без соответствующего денежного вознаграждения» только пренебрежительным жестом. Генри был первым, кто нашелся что сказать. Он хохотнул и тут же зажал себе рот, но все же произнес:
– Ведь надо же было выйти на такую формулировку, как «создание ценностей», вот здесь, смотрите, в четвертом абзаце: «Коэффициент продуктивности при создании материальных ценностей достигает у машинистов поездов, проводников и сцепщиков составов только пятидесяти – шестидесяти пяти процентов от оплаты труда». Меня так и подмывает спросить: а на сколько же процентов в создании этих самых ценностей тянем мы, наше бюро находок? Как вы думаете, господин Хармс?
Тот взял в руки куклу, внимательно оглядел заклеенный разрез, покачал головой, как бы взвешивая оценку, и ответил Генри:
– Значит, если я должен оценить ваши анатомические познания и вашу ловкость в проведении хирургической операции, тогда по шкале создания материальных ценностей работа выполнена на сто десять процентов.
Все засмеялись, а Паула подмигнула Генри и протянула ему пачку сигарет. Бусман же сказал:
– Если сосчитать все, что лежит ценного в нашем сейфе, можно долго жить не тужить и не думать о завтрашнем дне.
Хармс поблагодарил за кофе, протянул Генри куклу и сказал:
– Ну, давайте пойдем создавать новые ценности.
Слева и справа от входа в супермаркет стояли две тележки: одна была доверху заполнена туалетным мылом, в другой лежали пакетики с пряными леденцами. Изучив оба заманчивых предложения, Генри выбрал леденцы с шалфеем. Заглянув через открытую дверь внутрь магазина, он увидел, что народу у кассы мало, и вошел в супермаркет. За стеллажом с сигаретами ему бросился в глаза красочный плакат, на нем была изображена красивая и явно благополучная семья на берегу лагуны – отец, мать и двое детей ели ложечками что-то розовое из пластмассовых стаканчиков, свидетельствуя в пользу рекламного слогана: «С йогуртом фирмы «Ritzka» целый день в хорошей форме». Перед плакатом стояла Паула, еще с пустой тележкой, в которой лежала только ее сумочка. Она что-то обдумывала, может, даже вариант лагуны, хотя бы на несколько дней, потом решительно тряхнула головой и покатила тележку к хлебобулочным изделиям и бакалейным товарам. Выбрав там пакет с лапшой, она взяла еще пачку ржаного печенья, пощупала белесые булочки-полуфабрикаты в целлофане и положила их обратно на полку. Отделенный от нее всего лишь тонкой перегородкой, через неплотную стыковку частей которой просматривался сквозь товары проход с другой стороны, и двигаясь не вровень, а чуть поодаль, Генри с удовольствием наблюдал, как, заглядывая в список, Паула наполняла свою тележку. Вот она пощупала большим пальцем коржи для торта, проделала то же самое с мягким полужирным сыром с пряными травами в молочном отделе, где вообще задержалась чуть дольше, но ничего не взяла, кроме литровой упаковки молока, даже не взглянув при этом на разрекламированный йогурт. Записочка в руке напомнила ей, что еще нужна мука, она вернулась назад в бакалею и взяла пакет муки, взвесила потом на весах яблоки и помидоры и положила их в пластиковый пакет рядом с картошкой. Пока она взвешивала фрукты и овощи, Генри обнаружил перед собой картонную коробку с наборами шоколадных конфет с коньяком. Он схватил одну коробочку и стал ждать подходящего момента, чтобы незаметно подсунуть ее Пауле в тележку. Такой случай представился ему, когда Паула молола кофе и стояла к нему спиной. Не останавливаясь, она взяла на ходу коробочку косметических салфеток фирмы «Kleenex», затем пластмассовую бутылку ароматного средства для полоскания белья и еще большую пачку овсяных хлопьев; когда она, склонясь над витриной-холодильником, выбирала замороженные овощи, Генри удалось пристроить ей в тележку флакончик с жидкостью для бритья.
Паула неторопливо покатила тележку к кассе, а Генри успел уже выбрать такое место, откуда ему было удобно наблюдать за ней и кассиршей. Мужчина, державший в руке только пачку сигарет, попросил Паулу пропустить его вперед. Паула пропустила и начала выгружать покупки, причем действовала очень быстро, поскольку сзади скопилось много покупателей. Она выкладывала одно за другим на конвейер, а кассирша быстро считывала штрихкод и вводила цену в компьютер. Вдруг Паула замерла, наткнувшись на коробку конфет. Она была не просто удивлена, она беспомощно оглянулась по сторонам, потом отрицательно покачала головой и принялась что-то объяснять кассирше, чего Генри расслышать не мог, но этого оказалось достаточно, чтобы вызвать неудовольствие кассирши, недоуменно посмотревшей на нее и остановившей конвейер. Паула сняла конфеты, поискала глазами полку, где они могли бы лежать, и уже собралась отнести их назад или просто оставить где-нибудь в торговом зале, но нетерпение стоящих сзади и тяжкие вздохи непосредственно ей в спину побудили ее отказаться от первоначального намерения. Она достала кошелек. Уже приготовившись расплачиваться, она увидела, что кассирша держит в руках жидкость для бритья. Паула схватила флакон, поднесла его к глазам и странно засмеялась, хлопнув себя по лбу. Теперь уже кассирша поглядела на нее, не просто поторапливая, как до того, а с некоторой долей беспокойства, и даже прекратила вести подсчет. Произошел короткий и не очень мирный диалог. Затем был произведен строгий контроль всего товара. На лице Паулы отобразилось смущение. Генри увидел, как она передернула плечами и выразила пренебрежительным жестом свое согласие оплатить весь товар, она наконец сдалась и, не дожидаясь окончательного подсчета стоимости покупок, положила перед кассиршей две купюры. Должно хватить. С несколькими пластиковыми пакетами в руках, провожаемая недоумевающим взглядом кассирши, она устремилась к выходу. Генри поискал на улице укрытие и нашел его за желтым фургончиком, доставившим бандероли на почту. Когда Паула, недовольная и озабоченная, проходила мимо него, стараясь держать пакеты подальше от себя, чтобы они не били ее по ногам, он с наигранной беспечностью вырос перед ней, словно из-под земли.
– Кого я вижу? Смотрите, кто идет! – воскликнул он и тут же склонился перед ней. – Давайте я вам помогу.
Прежде чем она буркнула ему что-то в ответ, он взял у нее из рук самый тяжелый пакет. Она, похоже, нисколько не удивилась его внезапному появлению, как и тому, что он шел сейчас рядом с ней как ни в чем не бывало. Они пересекли улицу и направились к ее дому – все выглядело так, будто ему давно это хорошо знакомо. Один раз он поставил пакет, чтобы передохнуть, и тогда Паула спросила, не тяжело ли ему, на что он ответил:
– Невероятно, просто уму непостижимо, сколько мы всего тащим домой, и так каждую неделю круглый год.
Паула придержала дверь и стала подниматься по лестнице впереди него. Они дошли до пятого этажа, на табличке на двери значилось: «Марко и Паула Блом». «Значит, ее муж все еще прописан здесь, – подумал Генри, – хотя приходит домой крайне редко, вроде как наносит краткие визиты». Они вошли в темную прихожую, на вешалке висел только один пиджак, висел давно, словно его забыли или уже списали во второразрядные, а может, он все еще дожидался своего часа, в корзине для зонтов стоял одинокий белый зонт и еще костыль.