Бюро убойных услуг
Шрифт:
— Мне нужно задать ей несколько вопросов.
— Каких еще вопросов? Вы что, подозреваете Инну в совершении преступления?
— Для начала я хотел бы с ней поговорить.
— Вы не увидите ее, пока не объясните мне, о чем идет речь.
Чупрун окинул бизнесмена задумчивым взглядом. «И чего я тут, в самом деле, китайские церемонии развожу, — подумал он. — Выложу все начистоту, и дело с концом. Все равно, рано или поздно он выяснит, что жена ему изменяет».
— Ответ, замешана ваша супруга в преступлении или нет, я смогу дать лишь после того, как осмотрю ее швейную машинку, — сухо
— Убийство? — изумленно переспросил Андрей. — Какое еще убийство?
— Я тоже хотела бы об этом знать, — из комнаты выплыла зеленоглазая красотка с высокой грудью и пышными рыжими кудрями.
— Милицию по какой-то причине заинтересовала твоя швейная машинка, — объяснил бизнесмен.
— В самом деле? — удивленно изогнула левую бровь мадам Сикорская. — Вы собираетесь предъявить ей обвинение?
— Сначала я предпочел бы на нее взглянуть.
— Ради бога.
С должным интересом осмотрев навороченный японский агрегат, Колюня пролистал инструкцию к его использованию и сразу же в разделе вышивок наткнулся на искомый полумесяц.
— Ага! — удовлетворенно произнес опер.
— Что — «ага»? — раздраженно поинтересовался бизнесмен.
Отвязаться от него не было никакой возможности, и Чупрун решил, что пусть Инна Сикорская выкручивается, как знает — в конце концов, речь идет об убийстве.
— Это ваши трусики? — достав из кармана фотографию, на которой ясно просматривался вышитый полумесяц, осведомился он. — Лгать не имеет смысла — в любом случае экспертиза установит, что вышивка была сделана на этой машинке.
— Откуда у вас эта фотография? — изумленно распахнула глаза Инна.
— Кажется, я задал вопрос.
— Примерно месяц назад я купила две пары таких трусиков, на одних вышила бабочку, а на других, кажется, полумесяц, но я не понимаю…
— Проверьте, на месте ли они.
— Объясните же, наконец, что происходит?! — взорвался Сикорский. — Убийство, швейная машинка, трусики моей жены…
— Объясню, раз уж вы так настаиваете, — согласился опер. — Позавчера на шоссе был обнаружен труп мужчины без документов, в кармане которого находились эти самые трусики с вышивкой. Вам знаком этот человек?
Достав снимок Айма, Колюня предъявил его супругам.
— Шарль! Это же Шарль! — в ужасе ахнула Сикор-ская.
Скрипнув зубами, Андрей перевел взгляд со снимка на жену. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.
— Шлюха! — крикнул он и ударил Инну в лицо.
Удобно устроившись на диване в гостиной Психоза, Глеб Бычков смаковал коллекционный «Шато Лафит». Синяевский авторитет попросил его прямо с утра подъехать к нему в особняк для разговора.
— Челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального? — удивился Бык. — Я даже не подозревал, что в перелыгинской церкви есть нечто подобное.
— Ты же у нас неверующий, — пожал плечами Психоз.
— Ты тоже, — заметил Бык.
— Я тоже, но про челюсть, как видишь, знаю.
— Выходит, ее украли, а этот твой церковный пахан, как его там…
— Игумен Прокопий, — подсказал синяевский авторитет.
— Ну да, игумен Прокопий в милицию решил не обращаться, чтобы не поднимать лишнего шума.
— Вместо милиции он обратился ко мне.
— То есть он просит, чтобы мы нашли эту великомученическую челюсть.
— И мы это сделаем.
Глеб с удивлением посмотрел на Губанова.
— Тебе-то это зачем?
— Это будет личное одолжение игумену. Я знаю его. Прокопий умеет быть благодарным.
— Думаешь, вымолит тебе местечко на небесах? Ты же в бога не веришь, да и вообще, все эти сказки о рае и аде — сплошное надувательство.
— Что надувательство — не спорю, но иногда и от надувательства бывает польза.
— Какая же? — усмехнулся Бык.
— Знаешь, в чем сила мафии?
— В том, что нас боятся, — пожал плечами Глеб.
— Правильно. Мафию боятся, но в ней же и черпают силу. Мафия способна защитить своих друзей гораздо эффективнее, чем бог или правоохранительные органы. Вот почему игумен Прокопий обратился со своей проблемой ко мне, а не в милицию.
— Это понятно, но церковь-то тут при чем?
— Церковь — та же мафия, — пояснил синяевский авторитет. — Из чего следует, что в определенной степени попы — наши братья. Они стращают людей божьим гневом и учат черпать силу в милосердии господа.
Так, с помощью политики кнута и пряника, мафиози от религии управляют глупцами, и в этом нет ничего предосудительного. Стаду овец нужен пастух, охраняющий их как от собственной дурости, так и от опасностей, исходящих извне. Ни один пастух не станет работать задаром. Вполне естественно, что он стрижет с овец шерсть и время от времени забивает их на мясо.
— На твоем месте я бы не стал сравнивать людей с овцами, — покачал головой Бычков. — Человек в отличие от овцы — тварь хищная, подлая и агрессивная, уж в этом-то я на зоне убедился.
— Хорошо, что Максим Горький тебя не слышит, — усмехнулся Психоз. — Он был о человечестве лучшего мнения. Впрочем, ты прав. В каждом из нас есть что-то и от волка, и от овцы. Именно поэтому религия и полезна. Манипулируя кнутом и пряником, она породила этику и мораль, которые удерживают общество от окончательного оскотинивания и озверения. Если церковь при помощи сказок о райском блаженстве и адских муках заставит людей быть милосерднее и следовать десяти заповедям, это нужно только приветствовать.
— Странно слышать от тебя рассуждения о милосердии, — заметил Глеб.
— Почему странно? Я, как и ты — из породы пастухов. Чем более управляемо стадо, тем лучше для нас — ведь мы-то живем по другим законам.
— Может, ты и прав. Только страх перед адскими муками все равно не заставит людей стать праведниками.
— Эх, не просекаешь ты, в чем тут фишка, — укоризненно покачал головой Губанов. — Церкви не нужны праведники, ей требуются грешники, кающиеся в своих грехах. Именно с них, а не с праведников, церковь «стрижет руно». В том-то хитрость и состоит, что не грешить люди в принципе не могут, а вместе с представлением о «грехе» в их жизнь входит страх, на котором и держится религия. А в праведнике страха нет, поэтому и управлять им нельзя.