Бывшие
Шрифт:
Ну о'кей, хочешь поболтать, давай поболтаем.
— Она сексолог, — откидываюсь на спинку кресла, наблюдая за произведенным эффектом. Вика… удивлена. Как удивляются все, кто слышит о работе Иванны. Всем по-умолчанию сразу же кажется, что в постели она творит невозможные вещи. Особо любопытные, не стесняясь, спрашивают об этом в лоб. И для меня не станет неожиданностью, если…
— Сексолог? Серьезно?! — снова смотрит на фото, но уже с долей большего интереса. — Надо же, а показалась такой чопорной. Научила тебя
— Чего тебе надо, Вик? — вздыхаю, изо всех сил стараясь спрятать улыбку. — Зачем ты пришла?
— Я же сказала — туалет искала.
— А я ответил тебе, что он дальше по коридору.
Мы смотрим друг на друга не отрываясь и это… странное чувство. Будоражущее. Она понравилась мне сразу же как только я впервые ее увидел, и меня всегда бешено тянуло к ней физически. Прошли годы, но, кажется, кое-что осталось неизменным…
Мысленно радуюсь, что здесь нет Иванны, она раскусила бы меня сейчас в два счета. И в то же время ощущаю что-то похожее на чувство вины, потому что вообще думаю о другой женщине в непозволительном ключе.
— А почему вопросы задаю только я? — опускается на стул напротив, картинно закинув ногу на ногу. Я вижу кружевной край черного чулка и точно знаю, что это не случайность. — Тебе совсем не интересно, при каких обстоятельствах мы познакомились с Тиграном? Как мне с ним вообще?
— Нет, не интересно.
— Вре-ешь, — окрашенные алым губы растягиваются в улыбке. — Тебе интересно, еще как.
— Нет. Мне. Неинтересно, — чеканю каждое слово. — Иди, Вика. В туалете, кстати, по графику через пять минут санобработка…
— Тигран очень меня любит! — выпаливает, не дослушав. — Буквально боготворит. Слышал, как он меня называет? Мой бриллиант! Он хочет, чтобы я ему сына родила. Как думаешь, согласиться?
А вот теперь мне совсем не до улыбок. Пульс долбит по вискам отбойным молоткам, и кажется, что ее духи всюду: в моих легких, на моей одежде, они пропитали стены моего кабинета и мою давно опустевшую душу.
Она пришла напомнить о себе, и ей это удалось.
— Я рад, что у тебя все хорошо, правда. А теперь пожалуйста — выйди, мне надо работать, — снова хватаюсь за карандаш.
— А почему у тебя до сих пор нет детей? Она не может? Или ты не хочешь?
— Я не собираюсь обсуждать это с тобой. Уходи.
— А почему бы и нет? Раньше мы могли говорить часами. Вспомни. И не только говорить…
Мне казалось, что я морально более устойчив и клянусь, что ни один человек не способен так виртуозно выводить меня на эмоции. С полоборота!
— Хорошо, я тебя провожу, — поднимаюсь с кресла и, ухватив ее за предплечье, веду на выход, изо всех сил стараясь абстрагироваться от тактильных ощущений. — Больше здесь не появляйся, договорились?
Неожиданно она тормозит и, вцепившись тонкими пальцами в мои запястья, заглядывает в глаза. Так, как смотрела та, прошлая Вика, без брендовых тряпок, бриллиантов и налета приобретенной с годами стервозности. Ее взгляд чистый, растерянный. И он такой искренний.
— Ты любил меня хотя бы чуть-чуть тогда? Хоть самую малость?
Быстро облизываю губы и увожу взгляд в сторону, но она кладет ладонь на мою щеку и заставляет посмотреть на себя снова.
— Ты же думал обо мне все эти годы. Может, не часто, но ведь вспоминал. Я знаю! По глазам вижу.
— Вик, мы все с тобой еще на вокзале обсудили, я не держу на тебя зла за тот случай с фотографией, правда. Я и сам был во многом тогда не прав. Наверное, не надо было вот так уезжать, не предупреждая. Да много чего можно было бы изменить, если бы вернуть то…
Она не дает мне договорить, в буквальном смысле заткнув рот стремительным поцелуем. Я ощущаю на своем языке вкус ее помады и чувствую, что сейчас она не играет, это не месть, не проверка на вшивость. Она пришла сюда только ради этого поцелуя. Поцелуя, которого я, как вышло, в глубине души хотел не меньше. Но который может запросто пустить под откос наши жизни.
С силой отрываю ее от себя и смотрю в дурные глаза напротив. Она улыбается, вокруг рта размазана алая помада, наверное, то же самое творится сейчас и с моим лицом, включая точно такой же ненормальный блеск глаз.
Больше в душе не пусто, там настоящая буря, тайфун, грозящий перерасти в еще более разрушающий катаклизм. Чокнутая малолетка, ставшая не менее чокнутой молодой женщиной. Ну что ты снова творишь… Ты же только что говорила, что собираешься родить сына другому!
Зачем ты тогда пришла? Ударить побольнее?
— Не приходи сюда больше, Вик. Никогда, — открываю перед ней дверь и после удаляюсь к окну, не желая провожать ее даже взглядом. Потому что мне тяжело смотреть как уходит и я не хочу, чтобы она это поняла.
— Хорошо, не приду. Но… до встречи.
Хлопок дверного полотна отрезает нас друг от друга.
Опираюсь ладонями о подоконник и сразу же утыкаюсь взглядом в припаркованный у входа наглухо тонированный автомобиль. А потом ловлю в стекле свое мутное отражение… Парой грубых движений стираю тыльной стороной ладони с губ след помады другой женщины.
Как это произошло? Почему я это допустил?!
Потому что все случилось слишком быстро, неожиданно. Она застигла меня врасплох!
Гнилые оправдания. Пусть недолго, но я тоже целовал ее. И целовал с большим удовольствием.
Гребаная ты жизнь.
Из здания, кутаясь в короткую шубку, выплывет Вика, летящей походкой добегает до машины и, не дожидаясь, когда овчарка Дабозова откроет перед ней дверь, быстро ныряет в салон BMW.
И вот тут раздрай от произошедшего в душе сменяется нарастающей злостью.