Бывший горожанин в деревне. Полезные советы и готовые решения
Шрифт:
1.1.7. Сельское такси
Когда иду я по районному центру Верховажье – «даром, что село» (об особенностях «таксования» в селах я написал ранее) – бывает, брошу взгляд на припаркованные тут и там, в особенности у автостанции, частные автомашины с желтыми фонарями на крыше, тут же перебивает все остальные мысль о нем: какой же чудный это человек, сельский таксист.
Мне представляется, он поневоле должен быть очень наблюдательным и, не побоюсь этого слова, настоящим архивариусом нравов, ибо знает все стороны сельской жизни не понаслышке – от ежедневных пьяниц до, случается, чиновников районной администрации, спешащих к дому после банкета. Одного из таксистов я встречаю часто на автозаправке, он неизменно носит форменную милицейскую рубашку (без погон), что (после выяснения я получил подтверждение тому) несомненно причисляет его к сообществу бывших сотрудников милиции, а возраст – за 45 – красноречиво говорит о том, что он, конечно же, вышел на пенсию в том же качестве. Хотя ношение милицейской рубашки и иных форменных атрибутов может свидетельствовать и о другом, к примеру, о брате, отце или сыне, проходящих реальную службу либо уволенных недавно.
У таксиста деревенского (и городского, но в значительно меньшей степени) есть необходимость ежедневно приноравливаться к новым характерам десятка людей, что делает из него сметливого и тонко-интуитивного человека. Ежели вникнуть хорошенько, что за ремесло это такое, что за странная жизнь у человека в машине с шашечками, незамеченным проезжающего почти ежедневно мимо каждого из нас, между тем как он часто бывает нам необходим со своей колымагой пятой модели ВАЗ с ужасно хлопающими и фиксирующимися с третьего раза дверями, то окажется, что мы просто эгоисты, и не умеем замечать не то что мелкое в жизни, но важное и человеческое.
К примеру, посмотрите, как проходит его день, будни сельского таксиста. Мне один такой порядком знаком – Редькин Николай Николаевич – поэтому судить могу практически из первых уст. Выехав из дома в восьмом часу утра, он на вазовской классике, не спеша, продвигается к автостанции, напротив которой здание районной администрации, ДК, гостиницы на 12 мест. В 8.20 уходит автобус на Вологду, в 12.30 приходит из Вологды. Между этими временными отметками таксист на своей колымаге странного полинялого цвета, у которой ни за что не отгадаешь ее первобытного колера, берет случайных и местных пассажиров, которым надобно из праздности или по делам проехаться по Верховажью. Цена на услуги 40 рублей оказывается доступна почти всем, и нередко координаты знакомого таксиста, с которым уже не раз пересекались в дороге, записаны в мобильный телефон, или благодарная память нет-нет да и вызовет его из своих глубинных закромов. В течение дня есть еще автобусы из райцентра в удаленные деревни за 10–60 км, подвозом жаждущих пассажиров к этим маршрутам также промышляет таксист. А ежели кому надобно ехать срочно, он снова тут как тут – к примеру, за 25 км можно доехать, облегчив свой кошель на 300 рублей. В обед, в 14.00, снова уходит автобус на Вологоду (самый дальний), а вечером, в 21.30, приходит. На этом будни сельского таксиста, если нет желания поработать и ночью, заканчиваются.
В дни Алексеевской ярмарки (самой крупной в Верховажье) и под Новый год действует двойной тариф. В эти дни жены таксистов празднуют в опустевшей квартире либо в другой компании, совсем не худшей, чем официальный супруг… И такое здесь встречается нередко.
Много «таксуют» местные и по вечерам, после работы, у кого она есть. Жизнь таксиста не проста. В вечернее время за рулем такси можно увидеть и молодых людей того самого возраста, когда наутро чувствуешь себя «огурцом», даже не поспав ночь – так деньги делают свое дело. Но удовольствие одному непременно сопряжено с неудовольствием или вредом другому. На местных дорогах машины быстро разбиваются, и таксисты заняты круговертью сменяющих друг друга с периодичностью в несколько лет событий: машина стала требовать больше внимания, продают, добавляют заработанное на такси, покупают другую колымагу, ездят, разбивают, добавляют, покупают… Чем-то напоминает эпопею с мобильными телефонами в молодом возрасте, не правда ли?
Но ни разу мне не удалось увидеть или даже услышать о том, чтобы кто-то таким образом более всего приобрел, нежели потерял, к примеру стал счастливым обладателем новой модели «Мерседеса». Чаще приобретают профессиональные болезни, и их самих уже кто-нибудь везет к сырой могиле. Однако работа в сельском такси, на мой взгляд, ничем не хуже иной другой работы на селе – по крайней мере, это почти всегда честный труд, и уж он всяко лучше запойного пьянства, которое тут же можно увидеть, разглядев получше пассажиров сельских таксистов, особенно отъехав от района в удаленные деревни.
Сельский таксист в большинстве своем расторопен, услужлив, он справедливо считает, что за мелкую услугу вы ему надбавите. Разумеется, знает почти все удаленные места, в чем большая выгода приезжим при отыскании деревень и даже людей – здесь все друг друга знают вплоть до третьего колена. Точное количество таксистов в Верховажье определит, видимо, только предстоящая перепись населения, однако, на мой взгляд, их на такую небольшую территорию наберется не менее пяти сотен человек – то есть почти каждый четвертый от взрослого мужского населения. Это уже о чем-то говорит.
Скажу еще, что с сельскими таксистами на периферии относительно больших городов я сталкивался не раз, поскольку за 37 лет поносило меня по стране. В частности, в райцентре Шилово Рязанской области отношение таксистов к жизни и граждан к таксистам ничем от описанного не отличается.
1.2. Круглый год как один день
Вот таков мирный уголок, где я и очутился. Вся местность верст на 15–20 вокруг представляет ряд живописных этюдов, веселых, улыбающихся пейзажей. По указанию календаря наступит в начале апреля весна, как в этом году, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром. Тогда скидываю недоношенный в армии бушлат и выхожу в одной рубашке на воздух, прищуривая глаза от яркого солнца. Ночи подернуты заморозками, а после полудня начинает разливаться тепло, почти пекло, такое, что даже в одной рубашке жарко. Снег за день отступает еще на метр-полтора, поля, покрытые пока белой скатертью, проступают островками земли, колючими от прошлогодних трав и веток вкрапления, – там особенно, где растут деревья и кусты, у их корней земля оттаивает теплом раньше.
С конца февраля чувствуется уже это дыхание весны. Но зиме еще месяц, до конца марта в этих краях она полноправная хозяйка: метет по полям, переметывает прочищенные трактором (по ширине отвала-ножа в снегу глубиной с два метра) дороги так, что назавтра идешь по этой «прочищенной» трассе по колено в снегу, какой уж тут транспорт… Затопишь баню, по обыкновению и не задумываешься, как и что – все идет своим чередом, но только не в марте. Всепроникающий ветер задувает в трубу, и пока она не прогреется спустя час, а то и два топки, за это время и сам становишься черный как трубочист, ибо надувает через трубу в топку, а оттуда в лицо, пока разжигаешь да дрова подкладываешь… Баня в марте особая, малахольная…
Ночью морозит еще в апреле, бывает и до –10 ° по Цельсию. Это и плохо, и хорошо сразу. Хорошо – потому что с утра, встав пораньше, часам к шести-семи можно еще успеть, заведя машину, выехать из хутора по промерзшей распутице. Обратно подняться можно будет только назавтра, да и то поутру, пока земля мерзлая. Возвращаясь из магазина или от дел в районе, к 12–13 часам неизменно находишь за 3–4 км от хутора уже кашу из грязи, проехать по которой вперед не можно даже с двумя мостами. Оставляешь машину на дороге, обуваешь заранее запасенные сапоги (без которых весной из дома никуда, также как и без топора в лес – круглый год) и прешь в горку, к дому на подъем 7–8 градусов, навьюченный сумками. Как здесь не вспомнить о стародворянских временах, да и о нынешних, когда так и хочется выписать к себе в деревню если не негра из Черной Африки, то хотя бы цыганский хор. Весенняя распутица здесь много длительнее и опаснее осенней.
В ноябре, к 20-м числам, начинается зима настоящая. Снег и мороз усиливаются, хотя год на год и не приходится. Однако к Рождеству, а тем более к Крещенью, морозы достигают –35 °C. Дома топишь две печки ежедневно, на минуту выйдя из усадьбы со стаканом горячего чая с лимоном или, что еще лучше, с трубкой да кружкой глинтвейна, чувствуешь приятное пощипывание на щеках, а, возвратившись в тепло очага и пройдя мимо зеркала, не узнаешь себя – седые, припорошенные снежком волосы да пышные от инея усы, подхваченные морозцем, отражаются в нем. Ежели, конечно, надеть шапку на мороз, то волосы не «седеют», но, снимая ее, приходится дополнительно убирать взбуравленную прическу. Не знаю, что лучше…