Ц 6
Шрифт:
— А мужчины вечно не замечают элементарных вещей! — фыркнула девушка, церемонно беря меня под ручку. — Помнишь, как ты меня в раздевалке увидел? Я, главное, иду такая вся топлесс, а тут ты!
— Не забывается такое никогда, — протянул я мечтательно.
Рита шаловливо пихнула меня плечом.
— Я маме вечером рассказываю, как ты пялился, а она перебила и спрашивает: «Пялился или любовался?» Ну, я подумала, и сказала, что любовался. И не хихикал, а спросил, не сержусь ли я на него… «Вот! — сказала мама. — Миша взрослее моих студентов, и тебе с ним будет хорошо!» Я ка-ак вспыхну, как крикну…
— …С негодованием, — подсказал я.
— «Мама!» кричу, а та улыбается… — Рита оглядела зеленую улицу Шевченко, и вздохнула: — Все какое-то… Не такое. Странное…
— Отвыкли, — мимоходом я глянул в витрину магазина «Ткани», и поймал отражение в большом зеркале. Прикрепленный беззаботно вышагивал за мною, и черные очки плоховато маскировали его. Этого парня, стриженного под новобранца, я видел в поезде. А второй где?
Скосив глаза, я приметил напарника «оболваненного» — тот вышагивал по другой стороне улицы. Служба идет…
Мы с Ритой свернули на Дзержинского, и замолчали — пульс начал частить. Я нисколько не опасался, что Николай Алексеевич откажет мне в руке дочери, но все равно ёжился в душе. А, судя по тому, как крепко девушка сжала мою руку, она волновалась тоже.
Детский страх? Вдруг родители не позволят? Или нечто, куда более глубинное, натягивало наши нервы?
Мимо своего дома я прошел равнодушно — он уже не мой. Чужие люди заселили нашу квартиру, обжили ее, заполнили объем иными запахами и голосами. Отчуждение былого.
— Пришли, — Ритин голосок явно подрагивал.
— Всё будет хорошо! — вытолкнул я свою любимую мантру.
Вот и она, та самая пятиэтажка. Тот самый подъезд. Тот самый этаж…
Палец вдавил кнопку звонка, и глухая трель донеслась из-за двери. Девушка прижалась ко мне — и отпрянула. Вдруг папа с мамой увидят?..
Торопливое шарканье тапок оборвалось лязгом замка, и дверь распахнулась. За порогом стояла Светлана Романовна, умело накрашенная и причесанная. Модное платье из трикотина не прятало ее фигуру, самую малость подпорченную родами. И еще я углядел следы долгой разлуки — «тетя Света» здорово похудела. Даже некогда пухлые щеки опали, придавая лицу утонченность.
— Риточка! Мишечка!
По очереди поцеловав дорогих гостей, женщина затащила нас в прихожку.
— А папа где? — преувеличенно радостно спросила Рита, сбрасывая туфли.
— Сражается с новым костюмом! — нервно хихикнула Светлана.
— Я победил! — донесся голос хозяина, и вот он сам, представительный и спортивный. Замерев, он оглядел нас с Ритой. — Какая красивая пара… Да, Светик?
— Очень! — вытолкнула «Светик». Ее и без того влажные глаза набухли слезной влагой.
Пока она не расплакалась, я проговорил, унимая переживания:
— Николай Алексеевич, Светлана Романовна! Я люблю вашу дочь, и прошу ее руки.
Ну, разумеется… Слезы потекли у обеих. Николай Алексеевич приобнял дочь, и подвел ко мне.
Терпеть не мог таких сцен в сериалах, аж пальцы поджимались от неловкости, но вот в жизни… Ритуал словно будил во мне скрытую генную память, связывая через века со всеми родичами.
— Миша, — голос Сулимы дрогнул, — я очень рад, что именно ты стоишь здесь сегодня. Знаю, верю, что Ритке… что Рите будет хорошо с тобой.
Светлана часто закивала, утирая слезы обратной стороной ладони.
— Папочка… — заныла девушка. — Мамочка… Я вас так люблю!
Тут терпение иссякло, и семейство Сулимы зашмыгало трио. А я держался изо всех сил, боясь, что сдамся, и плакать мы станем квартетом…
Пятница, 29 июля. День
Москва, площадь Маяковского
Поражаюсь я нашим мамам! Комсомолки же, атеистки, даже «слава богу!» от них не услышишь, а как пришло время женить любимого «сыночку», да замуж выдавать любимую «дочечку», так сразу целый ворох суеверий на уме.
Вот нельзя жениху невесту видеть до свадьбы! Хоть ты убейся — нельзя и всё. Народные приметы — это вам не наука какая-нибудь, тут вековой опыт, понял? Ага, говорю смиренно. А что еще скажешь?
Зато, когда увидел Ритульку в белом платье… Даже дышать перестал. А она хлопает своими глазищами, и шепчет: «Что, так плохо, да?»
Ну, думаю, всё — отказала мне вторая сигнальная! Мычу только в рептильном восторге, и глаза в потолок. Отдышался, а тут и речь вернулась.
«Риточка, — говорю, — хочу быть только с тобой! Мне просто не удастся встретить другую девушку, настолько же красивую, изящную, желанную, нежную…»
Невеста ответила мне улыбкой ослепительной радости — я даже устыдился того, что в голове прошмыгнули юркие мыслишки о любовницах и прочих фантазиях либидо.
Ночь перед свадьбой я провел один в нашей трешке, а семейства Сулимы и Гариных разместились в родительских апартаментах. Настя под вечер заперлась в ванной, и шептала мне в трубку телефона, выдавая секреты. Правда, до главной родительской тайны она так и не докопалась — ее выставили из кухни вместе с Ритой, и заперли дверь…
А утром по аллее Лесные Пруды катили аж две белых «Чайки» — одна для родителей, а другая для жениха и невесты. Вместе с нами, на откидных сиденьях, ехали еще двое — Машенька Шевелёва в статусе очаровательной свидетельницы, и свидетель — Женька. Парадка на нем сидела, как влитая — справный офицер выйдет.
И не замучают капитана Зенкова «бармалеи», как в прошлой моей жизни, и станет Маша генеральшей — истинно, истинно говорю вам!
Забавно… Помню все-все события того долгого дня, а вот выстроить их в строгой последовательности, связно, с толком и расстановкой, не получается. Сплошной разрывчатый калейдоскоп.
…Во дворце бракосочетаний стояла небольшая очередь. Шелестели и веяли свадебные платья, женихи млели, замерев, как манекены. Из-за высоких дверей гремел Мендельсон, обрекая пары на счастье.