Ц 6
Шрифт:
Делая вид, что раздумываю, я поднапрягся, чтобы ощутить психосущность «красного кардинала» — это у меня получалось с раннего детства. Поэтому, кстати, я редко обижался на маму — знал, что строгость ее — напускная.
А Михаил Андреевич не ловчил и был искренен. Американцам он не доверял, но… Если деньги утром, а стулья — вечером, почему бы и не сыграть в «ихний покер»?
Вероятно, я переборщил с усилием воли… Гулкая тишина в голове, возникнув, росла и набухала звуками — такого со мной еще не происходило. Сосредоточившись, я услышал спокойный шорох слов: «Неприятно… Нехорошо, да… А что делать? Миллиарды на дороге не валяются… Согласится Миша, нет? Я бы повыкобенивался…»
Речь смутно напоминала сусловскую, но «тезка»-то молчал!
«Поздравляю, — кисло подумалось мне, — ты у нас еще и ридер! Полное собрание уродств! Хомо новус недоделанный…»
— Ну, надо, так надо, — пожал я плечами, сбрасывая легкое оцепенение. — Стану. Встречусь. Отвечу.
— Вот и ладушки! — облегченно вытолкнул Суслов, хлопая в ладоши — и словно разряжая атмосферу. Зловещий политический морок, что таился в углах, сгущая тени, исчез.
Хм. И вправду светлее стало… Или мне почудилось?
— Ну, раз уж мы оторвали вас от дел, Миша, — бойко заговорил Михаил Андреевич, — наш долг — накормить вас ужином! Согласны?
— Согласен, — нацепил я улыбку. — А к чаю что-нибудь будет?
— Торт! — объявил хозяин, задирая палец.
— Согласен! — у меня получилось уловить мыслеобраз пышного «Киевского» с розочками.
У Сусловых в меню простые блюда, без изысков, но повара знают толк в готовке. А приличный кусок торта, да с чайком, мне сейчас не помешает. Надо же как-то переварить новый метаморфоз…
«Имаго… — мрачно думал я, спускаясь за хозяином по лестнице. — Вот тебе и имаго… И что из этой куколки вылезет? Ждите ответа…»
Суббота, 28 мая. Вечер
Зеленоград, аллея Лесные Пруды
Самолет из Праги сел без опозданий, и шумливый пассажиропоток ринулся в аэропорт, отягощенный ручной кладью всех форм и размеров. Тащили даже картонные ящики — загруженность полок чешских и советских магазинов пока еще не уравнялась.
— Идут! — обронил я вслух, узнавая моих.
Впереди бодро шагал отец с двумя огромными кожаными чемоданами и сумой через плечо, а за главой семьи плелись мамочка с дочкой — обе катили сумки на колесиках, раздутые как рюкзаки у запасливых геологов.
Первой меня заметила Настя. Я легко взял ее мысль: «Мишенька, миленький…» — и тут же, засовестившись, блокировал ридер-потенцию.
— Мишка! — воскликнул папа. — Здорово!
— Привет чехам! — ухмыльнулся я. — И чешкам!
Радостно пища, сестричка повисла справа, а слева меня притиснула мама.
— Ох, а похудел-то как! — запричитала родительница.
— Фиг! На два кило поправился!
— Он еще растет! — рассмеялся отец, и прижался легонько, словно стесняясь проявления чувств.
— Вы надолго? — я отобрал один из чемоданов. — Ого! Ничего себе…
— Всё, что нажито непосильным трудом! — засмеялась мамулька. Раскрасневшаяся, блестя глазами и белозубо улыбаясь, она походила на кинозвезду в окружении фанатов.
— Работы там — море! — папа по эстафете отнял сумку у мамы. — Вряд ли успеем до Нового года…
— Папу главным инженером назначили! — похвасталась Настена. — Правда, здорово?
— Здорово! — чистосердечно признал я. — Нам не сюда.
— Так ты на машине? — обрадовался папа, сворачивая к паркингу. — Аллес гут!
— А как же! — фыркнул сын. — Когда это Гарины возвращались из дальних краев с пустыми руками?
Мама озадаченно обошла серого «Ижика».
— Сына, у тебя ж вроде зеленый был?
— А перекрасили!
Пока семейка рассаживалась, я запихивал багаж под тент, соображая, как бы мне и не соврать, и правды не раскрыть.
Усевшись за руль, сделал вид, что в упор не вижу любопытных взглядов, но папа, с улыбкой доброго инквизитора, постучал пальцем по телефону «Алтай».
— Рассказывай, давай.
— Всего не выдам — подписку давал, — внушительно молвил я, трогаясь. — В общем, предложили подработку — на неполный день… Младшим научным сотрудником в одном секретном институте. Ну, какие порядки в «ящике», ты и сам знаешь!
— Аллес капут! — согласился отец.
— А платят сколько? — просунулась сзади мама.
— Сто девяносто в месяц.
— И девяносто у Револия Михайловича? Ого!
— Да нет, того приварка уже не будет.
— Ну, не разорваться же ему, майне кляйне!
— Нет, ну все равно — очень даже прилично… Да еще за неполный день!
— А то!
Разогнавшись на шоссе, я, в который уже раз, запереживал — коридор возможностей сужался. Этот год подводил меня к целой череде важнейших решений, вот только особого выбора не оставлял. «Да» или «Нет», без вариантов.
И ведь я прекрасно сознавал, под чем подписываюсь, точно знал, на что соглашаться, а от чего оказываться. Просто… Наверное, во мне оживали подзабытые отроческие страхи… Или, наоборот, старческие опасения? Я боялся опять ошибиться…
А шанс прожить жизнь в третий раз мне не выпадет.
Мы выволокли чемоданы с сумками из лифта. Пихаясь, толкаясь и смеясь, протиснулись в прихожую.
— А чем это пахнет? — первым принюхался папа. — О, «борщецкий»! Аллес гут. Автора, — он нацепил тапочки, — автора!
Я загадочно улыбнулся и шагнул в зал. Рита стояла, вытянувшись в струнку, и у меня в голове отложилось вдруг, что ничегошеньки я не понимаю в женщинах. Вот, все толкуют о женской интуиции, даже о магии, и никто даже не вспоминает о таланте нравиться. А ведь это редкое качество. Как изящество. Далеко не каждая красотка изящна. Смотришь порой на длинноногое создание — ну, совершенство же! А стоит прелестнице сделать хотя бы шаг, и все очарование исчезает, как зажженный магний — пленительный образ огрубляется мужицкой походкой…