C-dur
Шрифт:
Первое, что сделали Беспалов и Моисеев – сменили верхушку на комбинате. Из старой команды оставили только финансового директора (Виталия Костырева) и главного технолога. Костырев был здесь новеньким (стаж – три месяца), не из местной шайки-лейки, и ему дали шанс. Сафронову, главного технолога, оставили в качестве вынужденной меры – не смогли быстро найти ей замену.
Всех прочих выпроводили. Мясоперерабатывающий комбинат был их кормушкой. Здесь действовала круговая порука и все были довольны, имея довесок к зарплате. В черной дыре, в которую превратилось некогда процветающее предприятие, бесследно исчезали мясо и деньги.
Генеральный директор, он же главный собственник, вяло с этим боролся. В конце концов он принял решение продать акции. Он устал. Ему хотелось выйти на пенсию и жить в свое удовольствие. За четверть века он прошел путь от мастера-технолога до гендиректора, а на заре девяностых, скупив акции у работников (семьдесят процентов), стал главным владельцем. Двадцать пять процентов были у области (ходили слухи, что скоро их продадут), а пять – на руках у работников, не продавших их в смутные девяностые.
Беспалова избрали генеральным директором, коммерческого нашли на конкурсной основе, а начальника службы безопасности и главного бухгалтера перевели из ООО «Мясная империя». Олег Шлеин работал там с две тысячи третьего, а Светлана Томилина – почти со дня основания. Коммерческий директор «Мясной империи» не повторил путь Шлеина и Томилиной. Незадолго до этого он поссорился с Моисеевым и написал в сердцах заявление. Это был ценный кадр, но принципы были дороже. Виктор не признался бы никогда, что сожалеет об этой потере. Кажется, он никогда ни о чем не жалел.
Виктор стал председателем Совета директоров. Он не занял постов в исполнительном руководстве, но было бы наивным считать, что он не участвовал в текущей жизни компании. Он взял на себя роль «главного коммерческого директора». Именно он де-факто решал основные коммерческие вопросы. Через него, как через индивидуального предпринимателя, проходила значительная часть готовой продукции, и без согласования с ним не совершалось ни одно существенное телодвижение в коммерческой службе, особенно поначалу. Дмитрию Белявскому вменили в обязанности текущее управление. Однако чем дальше, тем больше Виктор отпускал вожжи. Он не горел желанием много трудиться и то и дело отмахивался от Белявского, как от назойливой мухи. Таким образом, мало-помалу, тот становился самостоятельной единицей. Случалось, Виктора по нескольку дней не видели на комбинате, и никто, кроме его партнера по бизнесу, не знал, где он. Как правило, он был за границей, с очередной юной пассией. Беспалов не жаловал эти загулы, но и не делал из них трагедии. Это личное дело Вити. Хочется – ради Бога. Справимся без него.
Прошло два года, с тех пор как они стали собственниками комбината.
Предприятие встало на ноги и обновилось. Объемы шли вверх. Если в бытность прежнего руководства мощности были загружены менее чем на треть,
С ворьем тоже справились
Первая же внезапная инвентаризация сделала явной тайную жизнь комбината. Как и предполагалось, отклонения были гигантские. Комбинат – кладезь талантов. Что здесь только не делают: занижают упитанность скота при приемке, завышают потери при замораживании и размораживании, недокладывают, пересаливают и прочее, прочее, прочее. Создают излишки мяса для вывоза, выноса и выпуска неучтенки. Холодильник – главное место. Инвентаризация в нем – дело не одного месяца.
Беспалов вызвал к себе главного технолога и провел с ней обстоятельную полуторачасовую беседу. Она получила первое предупреждение, а он взялся за наведение порядка на комбинате.
Изменения не всем пришлись по вкусу. Столько лет жили спокойно, и тут на тебе: отчетность, ревизии, контроль, шмон на выезде и на выходе. Лишь после того как главный технолог получила свое второе, последнее, предупреждение, в цехах прекратили открыто бузить, вставлять палки в колеса и отправлять ходоков к начальству.
Кое-кто, впрочем, не понял, что жить по-старому не получится. Через пять месяцев после первой инвентаризации в консервном цехе нашли излишек тушенки. Тридцать коробок. Они были спрятаны в дальнем углу цеха – под тарой.
Долго разгребали завалы, вскрыли коробки, и вот вам пожалуйста.
Начальница цеха попробовала изобразить удивление, в меру своих скудных актерских способностей. В следующую секунду она как фурия набросилась на багровых, потупивших взгляды работниц и стала отчитывать их, срываясь на крик.
Беспалов вызвал ее и главного технолога и попросил их написать заявления.
Первой пришла начальница консервного цеха.
Это была сухая женщина сорока пяти лет с жидкими русыми волосами и некрасивым бледным лицом. Матовые глаза, скошенный подбородок, тонкие блеклые губы, плотно сжатые даже в улыбке, – что-то было врожденное, что-то – приобретенное. Она пришла в гражданском: в бежевой блузке с длинными рукавами и в черной юбке до пят. Волосы расслаивались на сальные пряди. Всегда, когда он видел ее, он думал о том, что женщина не должна так выглядеть. Это не женщина. Нечто бесполое.
Разговор с ней дался ему нелегко.
У нее дрожал от волнения голос. Она села в кресло и стала рассматривать его галстук. Когда после небольшого вступления он предложил ей уволиться, она в один миг изменилась: взгляд метнулся к его глазам, на коже выступили красно-коричневые пятна, бесцветные губы раздвинулись на миллиметр.
«… Сразу?..»
«Всех предупреждали. Вы не поняли».
«Я поняла, – сказала она дрожащим голосом, с едва заметным нажимом на первом слове. – Но я не могу стоять у каждого за спиной. И так постоянно воюю. Слежу за технологией, вскрываю банки, смотрю».