Цацики и вселенная

Нильсон Мони

— Что ты будешь? — спросил Цацики, когда они встали в очередь.

— Бигмак и картошку фри с кока-колой, — сказала Мария, склонив голову на бок. — То есть если у тебя, конечно, хватит денег.

Хватит денег? Похоже, она решила, что он будет ее угощать. С чего она взяла? Цацики достал кошелек и пересчитал деньги в надежде, что, пока они шли сюда, сумма удвоилась. Но денег больше не стало. В кошельке так и лежала жалкая бумажка в пятьдесят крон, которую дал и ему Йоран. А ведь, выходя

из дома, он чувствовал себя таким богачом. Голодным богачом.

Теперь он чувствовал себя голодным бедняком.

— Бигмак и картошку фри с кока-колой, — пропищал он, когда подошла их очередь. — И еще отдельно большую картошку фри.

Он рассчитал, что на это ему денег хватит.

— Ты что, будешь только картошку? — удивленно спросила Мария Грюнваль.

— Да, я не голоден, — простонал Цацики, хотя желудок сводило от голода.

Они сели за столик в глубине зала. Мария Грюнваль в секунду заглотила свой бигмак. На подбородке у нее красовался майонез. Цацики медленно ел свою картошку и запивал водой. Воду давали бесплатно.

— Ну и вкуснятина! — Мария Грюнваль откинулась и отодвинула поднос. — Какой же ты милый. Ты самый милый из всех, с кем я встречалась.

— Мм, — ответил Цацики.

— Ты тоже должен сказать что-нибудь романтическое, — намекнула ему Мария Грюнваль.

Сказать что-нибудь романтическое! Глотая голодные слюни, Цацики посмотрел на майонез на ее подбородке. Он не испытывал никаких романтических чувств. Ему и Мария Грюнваль-то перестала нравиться. Он больше не любил ее.

— Ну, скажи что-нибудь.

Цацики ерзал на стуле. Он заметил, что тетеньки за соседним столиком смотрят на него. Так же выжидающе, как Мария Грюнваль.

— Ты солнце, вокруг которого я вращаюсь, — сказал Цацики и покраснел.

— Чего? — не поняла Мария Грюнваль.

— Ах, как красиво сказано, — заметила одна из тетенек. — Ты это сам придумал?

— Нет, Мамаша научила, — ответил Цацики. — Пойдем попрыгаем в детской комнате?

— Вот еще, какое ребячество, — фыркнула Мария Грюнваль.

— Ничего не ребячество, — сказал Цацики. — Это здорово.

— Я так не считаю.

— Ну и пожалуйста.

А потом они молчали. Цацики ничего не шло в голову. Марии Грюнваль тоже. Когда Цацики был с Пером Хаммаром, они болтали без умолку. С девчонками разговаривать было труднее. И веселиться тоже.

Цацики в четырнадцатый раз посмотрел на часы.

— Мне надо домой.

— Можно с тобой? — спросила Мария Грюнваль.

— Нет, к сожалению. К нам придут гости, — соврал Цацики.

— Ну спасибо за обед, — сказала Мария Грюнваль.

— Не за что, — ответил Цацики.

Всю дорогу домой он бежал. Голуби в ужасе разлетались в стороны, когда он на всех парах

мчался по парку. Больше никогда в жизни он не пригласит девчонку на свидание. Это скучно и дорого. И сам потом остаешься голодным. Вернувшись домой, он сразу позвонит Перу Хаммару. Ему очень хотелось поиграть. В «лего» или в игровую приставку. Во что-нибудь очень детское.

С девчонками играть невозможно, с этим все ясно.

План Расмуса-Элвиса

Когда Цацики расстался с Марией Грюнваль, она ничуть не расстроилась. Она начала встречаться с Хесусом. А потом вдруг, в один прекрасный день, Цацики влюбился в Сару. Сперва она ему приснилась, а потом, на большой перемене, когда она прыгала со скакалкой, Цацики понял, что влюбился, хотя еще совсем недавно решил не связываться с девчонками.

Солнце играло в ее длинных светлых волосах. Они казались золотыми. Цацики хотелось подойти и дернуть ее за волосы, но он понимал, что так не делают. Поэтому он просто смотрел. Всю большую перемену.

— Ты безнадежен, — сказал Пер Хаммар. — Просто безнадежен.

— Это, наверное, весна, — ответил Цацики. — Весной все влюбляются и сходят с ума — так, во всяком случае, говорит Мамаша.

Весна уж точно повлияла на Расмуса-Элвиса — он стал еще более сумасшедшим. Цацики едва успел зайти в раздевалку, как Расмус-Элвис прижал его к стенке.

— Надо поговорить, — сказал Расмус-Элвис.

— Давай, — сказал Цацики.

— В следующий раз последнее занятие.

— Я знаю, — вздохнул Цацики и начал зашнуровывать ботинки.

— Поэтому я решил, что надо устроить прощальную вечеринку, — сказал Расмус-Элвис. — Ты, я и пара цыпочек.

— Цыпочек? — не понял Цацики.

— Ну, девчонок. Потанцуем, пообжимаемся. Грустно так просто расставаться.

Цацики догадывался, с кем Расмусу-Элвису было грустно расставаться. С Линдой, высокой девочкой в розовых лосинах. Расмус-Элвис был безумно в нее влюблен. Танцуя с ней, он особенно усердно тряс коленями.

— Почему бы и нет, — сказал Цацики. — Только я не умею обжиматься.

— Ничего, научишься. Я думал пригласить Линду. А ты кого?

— Сару, — ответил Цацики.

— Отлично. Тогда сегодня же поговорим с ними. А вечеринку устроим у тебя.

— У меня? — удивился Цацики. — Почему?

— Я далеко живу — сказал Расмус-Элвис. — Это слишком усложнит дело. Родителям придется всех отвозить, привозить и все такое. Лучше у тебя. Ты живешь близко.