Царь Борис и Дмитрий Самозванец

Скрынников Руслан Григорьевич

Появление претендента на русский трон в пределах Речи Посполитой стало вскоре предметом сложной политической борьбы. Наиболее дальновидные политики Польши во главе с коронным гетманом Яном Замойским оценили действия Адама Вишневецого как авантюру. Замойский пользовался огромным авторитетом в государстве, и князь Адам был вынужден представить ему свои объяснения. В письме от 27 сентября (7 октября) 1603 г. Вишневецкий принес свои извинения за то, что с запозданием дал знать гетману о появлении московского «царевича». «Поскольку в мой дом, — писал князь Адам, — попал человек, который доверился мне, что он сын Ивана, этого тирана… и хочет попросить помощи [у короля]… прошу Вашего совета, что с этим делать». Оправдывая свои действия, Вишневецкий выдвинул на первый план два момента: получение из России новостей, благоприятных для претендента, и показания перебежчиков. «Причина того, — писал князь Адам, — что я не сразу оповестил Вас о нем, та, что я сам в этом весьма сомневался, а теперь, когда к нему прибежали совсем недавно

более 20 москалей, признавшие, что царство по естественному праву принадлежит ему, то, воспринимая это как доказательство, посылаю Вашей милости новости из Московии» ².

Замойский немедленно посоветовал Вишневецкому известить обо всем короля, а затем отправить и самого претендента либо к королю, либо к нему, гетману ³.

22 октября 1603 г. Сигизмунд III пригласил папского нунция Рангони и уведомил его о появлении в имении Адама Вишневецкого москвитянина, который называет себя царевичем Дмитрием и намеревается вернуть себе наследственный трон при помощи казаков и татар. Король приказал Вишневецкому привезти претендента в Краков и представить подробное донесение о его личности ⁴. Князь Адам переслал Сигизмунду III подробную запись рассказа Лжедмитрия. Однако переписка с Замойским убедила его в том, что правительство Речи Посполитой не склонно поддерживать самозванческую интригу, и поэтому он не спешил передать самозванца в руки официальных властей. Имеются сведения, что А. Вишневецкий уже в январе 1604 г. стал собирать армию для самозванца в пределах своей вотчины в Лубнах, на Суле ⁵. Собранных сил было слишком мало, чтобы помышлять о серьезном вторжении в Россию. Но Лжедмитрий и его покровитель рассчитывали найти союзников на Украине и за ее пределами. Особые надежды они возлагали на крымского хана.

Отношения между Россией и Крымом были неустойчивыми. В любой момент можно было ждать войны. Угроза татарского вторжения резко усилилась в 1604 г. В Москве уже весной получили известие о том, что крымский хан разорвал мир с царем и готовится идти на Русь ⁶.

Приступив к сбору армии в Лубнах, Вишневецкий рассчитывал вторгнуться в пределы России в тот момент, когда ее воинские силы будут связаны борьбой с татарами или понесут серьезное поражение в этой борьбе. По-видимому, самозванец и его покровитель пытались завязать сношения с ханом. В 1604 г. крымский гонец сообщил царю, что Вишневецкий уведомил хана о прибытии к нему «царевича» и заявил, что он, в отличие от короля, не связан присягой о мире с Борисом и может действовать, не считаясь с мирным договором ⁷. Лубны находились на кратчайшем расстоянии от сожженных царскими воеводами Прилук. Вишневецкий вел свою особую войну с Борисом. Однако его расчеты на столкновение между Россией и Крымом не оправдались.

В значительной мере успех авантюры зависел от того, найдет ли идея «доброго царя» поддержку среди казацкой вольницы и православного населения Украины. Семья Вишневецких сохранила связи с казацкой старшиной и церковными православными иерархами. Эти связи были пущены в ход. Самозванец не жалел обещаний, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев ⁸.

Однако вольные казаки не проявляли особого энтузиазма. Они предпочитали иметь дело с подлинным царем на Москве, откуда по временам приходило государево жалованье. Отрепьев жаловал их лилось на словах. 2 февраля 1604 г. годуновские агенты доносили с Украины, что «Дмитрий» вел переговоры с посланцами из Запорожья и «им имался у Путивли за их службы их жаловат, как, кажет, мене на Путивль насадите» ⁹. Как видно, военные планы Вишневецкого и Отрепьева определились в конце 1603 г. Самозванец рассчитывал с помощью казаков занять Путивль. Однако его обращение к казацкой вольнице не имело успеха (см. гл. 20).

Лжедмитрий пытался втянуть в авантюру не только запорожских, но и донских казаков. Он обратился к ним в Раздоры с грамотой. Содержание грамоты подробно пересказано в ответном послании атаманов. Аутентичность казацкого письма и грамоты не вызывает сомнения, однако его текст сохранился в испорченном польском переводе. Письмо с Дона было составлено от имени «донского низового атамана Ивашки Степанова, и всех атаманов казацких, и всего войска» ¹⁰. Упомянутого Ивана Степанова можно отождествить со Смагой Степановым Чертенским — главным атаманом войска в годы «Смуты» ¹¹. В своих грамотах в Москву атаман именовал себя Смагой Чертенским. В царских грамотах его называли Смагой Степановым ¹². Лишь в письме Лжедмитрию атаман назвал свое подлинное имя — Иван.

Самозванец ссылался на авторитет своего мнимого отца и обещал казакам «полную волю». Атаманы процитировали его обращение в своем письме: «Писал ты до нас через запорожских казаков: святой памяти отца своего, а нашего государя прирожденного царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и всего достоинства царского относительно полных вольных лет, что тебя, государя, бог укрыл от неповинной смерти». Обещание насчет полной воли произвело большое впечатление на донских казаков. С удивительной наивностью они адресовали свой ответ «по воле и

благословению бога дарованному государю царевичу, воскресшему, как Лазарь, из мертвых…». Донцы были готовы признать себя подданными законного царевича: «Мы, холопы твои или подданные твои, государя прирожденного, все радуемся такому долгожданному утешению и, выполняя волю бога и твою, государеву… послали до тебя, государя, двух атаманов…». В Литву выехали атаманы Корела, Михаил Межаков и пять казаков. При них находилась войсковая грамота, датированная 15 ноября 1603 г. ¹³.

Когда послы с вольного Дона появились в пределах Украины, князь Януш Острожский велел арестовать их. «Некоторые из них, — писал о захваченных казаках Острожский, — лица важные, именно: один — старший среди них; другой — который ездил к ним (донским казакам. — Р. С.) за союзом (конфедерацией); третий — который их туда (на Дон) провожал…» ¹⁴.

Обнаруженные у послов пакеты Острожский немедленно отослал Замойскому. 2(12) января 1604 г. князь Януш известил короля, что на Украине «ширится волнения своевольных людей, которые собираются в Лубнах (резиденции Вишневецких за Днепром. — Р. С.) и желают возвести того москвитянина на московское княжество». 9(19) февраля 1604 г. Острожский сообщил королю об отобранных у донских атаманов документах, сделав по этому поводу следующее пояснение: «…их, думаю, гетман переслал теперь к Вам… и Вы поэтому познакомились с содержанием союза (конфедерации), который он (Дмитрий. — Р. С.) имеет с низовцами». Письмо, которое везли послы, было составлено от имени «донских низовых атаманов». Очевидно, их и имел в виду Острожский, упоминая о «низовцах». Рассчитывая на поддержку Замойского, Острожский предлагал королю принять срочные военные меры против казаков еще до того, как вскроется лед на Днепре. Иначе, писал Острожский, произойдет «воровство», которое приведет к тому, что казаки, соединившись, или вторгнутся в Московскую землю, или получат возможность произвести великие беспорядки на Украине ¹⁵. Однако письмо Острожского осталось без ответа. В правительственных кругах Речи Посполитой произошел крутой поворот. Немногочисленные, но влиятельные сторонники войны с Россией взяли верх при королевском дворе.

Неожиданно для своих подданных Сигизмунд III приказал освободить послов с Дона и доставить их в Краков к Лжедмитрию. 13 марта 1604 г. король обратился к коронному гетману Яну Замойскому за советом, а фактически предложил ему возглавить поход на Москву ¹⁶. Гетман, возглавлявший Оппозицию королю в Польше, решительно отверг это предложение.

В письме от 14(24) марта 1604 г. Замойский отверг план похода в Россию как «противозаконный» и отметил, что силы предполагаемой экспедиции, имевшей целью водворить «Дмитрия» в Россию, невелики, а русское правительство уже осведомлено об этом плане, так что дело может закончиться только поражением; успех был бы возможен, если бы против Бориса выступили сами бояре, но и в таком случае успех проблематичен. Будучи дальновидным политиком, Замойский подчеркивал, что авантюра не принесет никакой пользы Речи Посполитой: «Самое большее, на что может рассчитывать князек, что тамошние бояре свергнут московского князя» (Бориса). «Однако, — продолжал гетман, — давно мы имеем о том сведения, что Борис одних видных людей приказал казнить, других посадил» (в темницу), что он хорошо платит двору, при поддержке которого сел на трон и которому принадлежит «всей земли сила». Замойский призвал короля трезво рассудить «о земле Московской, ее порядках и мощи ее князя» ¹⁷.

Мир был настоятельной необходимостью не только для Русского государства, но и для Польши. Польско-литовские войска вели трудную борьбу со шведами в Ливонии. Канцлер Ян Замойский уже в конце 1602 г. предложил заключить союз с Россией и скрепить его браком короля с Ксенией Годуновой. Однако Сигизмунд III решительно отклонил предложения канцлера. Король подозревал, что Москва попытается доставить шведскую корону своему ставленнику королевичу Густаву, сыну свергнутого шведского короля Эрика XIV. Подозрения были беспочвенными, поскольку в 1601 г. Густав был сослан из Москвы в Углич и подвергся царской опале. Следуя личным расчетам, Сигизмунд III постарался убедить сенат и шляхту, будто Россия угрожает Речи Посполитой и ее интересам в Ливонии, что никак не соответствовало действительности ¹⁸.

Решительная позиция, занятая гетманом Замойским и другими сенаторами, оказала влияние на королевский двор. Сигизмунд III вынужден был отказаться от официальной поддержки дела самозванца и не предлагал более послать свою армию в пределы России. В письмах к разным лицам король не скрывал тревоги по поводу возможной войны с царем. В то же время Сигизмунд III старался убедить сенаторов в том, что вмешательство в русские дела сулит короне огромные выгоды: «Этот важный случай послужит к добру, славе и увеличению Речи Посполитой, ибо, если бы этот Дмитрий при нашей помощи был посажен на царство, много бы выгод произошло из этого обстоятельства: и Швеция в таком случае могла быть освобождена, и инфлянты были бы успокоены…» ¹⁹. Выставляя на первый план свою заботу о Речи Посполитой, Сигизмунд III в действительности преследовал свои династические интересы. Он готов был помочь самозванцу, чтобы облегчить себе дело «возвращения» шведского трона.