Царь Давид
Шрифт:
Такой развод дал Вирсавии и Урия, и именно на него он ссылается при разговоре с Давидом — дескать, пока не кончится война, он не желает возобновлять супружеских отношений. Но если Вирсавия была пусть и в формальном разводе с мужем, то выходит, что Давид ни у кого жену не уводил…
В сложившейся ситуации он должен был честно признаться Урии, что за время его отсутствия влюбился в его жену и переспал с ней, так что возобновление их брака невозможно. Однако такое признание, безусловно, повлекло бы осуждение царя в народе, а Давид, как уже говорилось, очень дорожил общественным мнением. Как следствие, желая, чтобы никто не узнал, что Вирсавия забеременела от него, он и начинает пытаться всеми правдами и неправдами
Еще одно апологетическое устное предание утверждает, что когда Давид овладел Вирсавией, она оказалась девственницей — Урия Хеттеянин был то ли евнухом, то ли импотентом, а потому и не мог выполнять своих супружеских обязанностей. Такой брак с точки зрения еврейских религиозных законов (галахи) опять-таки считается недействительным, а потому Давида вновь нельзя обвинять в том, что он соблазнил чужую жену.
Однако тогда возникает вопрос: для чего или, точнее, для кого Вирсавия окуналась в микву — ведь такое омовение совершается именно в расчете на близость с мужем?! Большинство комментаторов считают, что никакого окунания в микву вообще не было, а было самое обычное купание, возможно даже, как пишет Рам Орен, «с дальним прицелом». А может, и в самом деле, Вирсавия просто мыла во дворе волосы уже после бани, и в какой-то момент с нее соскользнуло покрывало, в которое она укуталась.
В самой фразе «и лежал он с нею, — она же от нечистоты своей омывалась» эти комментаторы усматривают доказательство, что до близости с Давидом Вирсавия была девственницей: после пролития «девственной крови» женщина становится ритуально нечистой и запрещенной мужу до того, как она снова не окунется в микве.
Другой мидраш добавляет к этому еще одну деталь: Урия женился на дочери своего друга, когда та была совсем ребенком, и ждал, когда она созреет, чтобы после этого вступить в свои супружеские права. В тот день, когда ее увидел Давид с крыши своего дворца, у Вирсавии закончились дни очищения после первых в жизни местных — и в связи с этим ей и понадобилось окунание. Но так как Урия до того не входил к ней, она была девственницей…
Каббалисты, в свою очередь, говорят, что в том, что в непреодолимом влечении, которое Давид почувствовал к Вирсавии, не было ничего удивительного: она была его «подлинной парой», второй половиной его души, женщиной, предназначенной ему еще до его рождения, когда их души обретались в высших мирах. Однако вспомним, что когда Урия сразу после убийства Голиафа заявил о своем желании служить Давиду и перейти в иудаизм, Давид ответил ему, что это стоит сделать хотя бы ради того, чтобы жениться на еврейке, которые являются самыми красивыми женщинами на всем Востоке.
В этом ответе Давида Бог усмотрел неуважительное отношение к женщинам Своего народа, пренебрежение их честью, и решил наказать за это Своего помазанника тем, что предназначенная ему женщина будет отдана Урии.
Но, продолжают каббалисты, рано или поздно Урия должен был погибнуть от руки врага, и Вирсавия стала бы принадлежать Давиду. Грех Давида, таким образом, заключался в том, что он ускорил эти события, не дал им свершиться «естественным путем».
Однако сама Библия оценивает поступок Давида однозначно:
«Но дело, которое сделал Давид, злым было в очах Господа» (II Сам. 11:27).
Так, видимо, считали и его придворные, хотя все они предпочитали шептаться по углам, и никто не решался сказать об этом царю напрямую. И все же такой человек нашелся. Сам он объяснил это тем, что Бог не оставил ему иного выбора, приказав явиться к Давиду и передать, что Он вынес приговор Своему помазаннику по принципу «мера за меру».
«И послал Господь к Давиду Натана; и пришел он к нему и сказал ему: в одном городе
Обратим внимание: пророк, видимо, тоже опасался гнева Давида, и потому начал разговор с притчи. Однако смысл этой притчи прозрачен, особенно если учесть, что такой стиль разговора во все времена был очень распространен у евреев. Богач из притчи — это Давид, обладающий огромным гаремом и при желании способный пополнить его новой женой из числа незамужних женщин. Бедняк — это, вне сомнения, покойный Урия Хеттеянин; овечка — Вирсавия; а вот «странник», пришедший в гости к «богачу», — это пагубная, преступная страсть, которая вначале «посетила» Давида как гость, а затем завладела всем его существом, стала «хозяином» его тела, лишила разума и толкнула на преступление.
Но странное дело: Давид с его умом не понимает смысла этой притчи и не примеряет ее на себя, то есть считает себя во всей этой истории правым и не чувствует никакой вины. Однако, начав с притчи, Натан добивается своего — царь сам выносит себе приговор:
«И сильно разгневался Давид на этого человека, и сказал он Натану: как жив Господь, человек, сделавший это, достоин смерти! А за овечку заплатить он должен вчетверо: за то, что он сделал это, и за то, что поступил без милосердия…» (II Сам. 12:6).
И тут наступает кульминация: пророк объявляет вынесенный ему приговор Небес:
«И сказал Натан Давиду: ты — тот человек! Так сказал Господь Бог Исраэлев: Я помазал тебя на царство в Израиле и Я избавил тебя от руки Шаула; и дал тебе дом господина твоего и жен господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Исраэлев и Иудин, и, если этого мало, Я прибавил бы тебе столько же и еще столько же. Отчего же пренебрег ты словом Господа, сделав то, что есть зло в глазах Моих: Урийу Хэйтийца убил ты мечом и жену его взял ты себе в жены, а его убил мечом аммонитян. А теперь не отступит меч от дома твоего вовеки за то, что ты пренебрег Мною и взял жену Урийи Хэйтийца, чтобы была она тебе женою. Так сказал Господь: вот Я наведу на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих на глазах у тебя, и отдам ближнему твоему; и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем открыто; ибо ты сделал это тайно, а Я сделаю это перед всем Исраэлем и при солнце…» (И Сам. 12:7—13).
Согласно мидрашу, произнеся эти слова, пророк повернулся и вышел из залы. Потрясенный Давид некоторое время молча сидел, осмысливая услышанное, а затем, когда до него дошла вся тяжесть совершенного им преступления, то сполз с трона на колени и стал молить Всевышнего о прощении. Одной из этих молитв стал знаменитый 51-й [50-й] псалом, считающийся образцом покаяния перед Богом:
«Для руководителя хора. Песня Давида после того, как он вошел к Бат-Шеве, и к нему приходил пророк Натан. Смилуйся надо мною, Бог, по Своей доброте, по великому Своему милосердию сотри мой проступок. Смой полностью с меня мой грех и от моего заблуждения очисть меня, ибо свой проступок я признаю и мое заблуждение всегда передо мною. Перед Тобой одним согрешил я и злое в Твоих глазах совершил я. Ведь в грехе я рожден и по заблуждению зачала меня моя мать. Ведь Ты жаждешь сокровенной правды, и скрытую мудрость Ты мне поведал. Очисти меня будто иссопом — и буду чист; омой меня — и стану белее снега…