Царь Федор. Орел взмывает ввысь

Злотников Роман Валерьевич

— Эй-гей-гей! — заорал шедший ходкой рысью в голове довольно многочисленной, под сотню всадников, кавалькады высокий молодец, одетый в форменный драгунский полушубок с погоном на левом плече, на котором посверкивали знаки различия лейтенанта. В руках он держал пику, увенчанную небольшим штандартом, означавшим, что в составе отряда едет член царской фамилии.

Ехавший в паре шагов вслед за ним всадник усмехнулся:

— Эк тебя, Лукьян, и свербит!

— Так домой же едем, царевич-государь! — весело отозвался драгун. — Жуть как по русским бабам соскучился. Эти дючерки надоели хуже горькой редьки. Потны, грязны — мочи нету.

— Угу,

то-то ты с их деревни и не вылазил, — тут же поддел его другой всадник, — наверное, от шибкого отвращения.

Вокруг тут же охотно разлился громкий хохот. Сразу было видно, что кавалькада состоит из молодых, здоровых и полных энергии парней, которые всегда готовы всласть позубоскалить и повеселиться.

— Ты давай, Лукьян, похоть-то свою поумерь, — отсмеявшись, снова свернул на поучительный тон всадник, коего лихой драгун назвал царевичем-государем. — А то вскоре на уральских рудах окажешься. Это здеся, у диких народов, русскому девку подложить — в обычае и правиле. А мы ноне на Русь-матушку возвращаемся. Там ежели кого недобрым обычаем снасилишь — тут же в железа угодишь.

— Да почто ж недобрым-то, царевич-государь? — весело отозвался драгун. — Нешто на такого молодца, как я, какой горячей вдовушки не отыщется? Ни в жисть не поверю!

И все снова засмеялись.

Из Сунгаринской крепости царевич с конвоем выехал через несколько дней после ледостава. Вышли одвуконь да с вьючными, взяв во вьюки добро овса, поэтому шли ходко и за четыре дня добрались до Яроцкого острога, что стоял при слиянии Амура и Сунгари. Могли и быстрее, но на Сунгари лед пока был хрупкий, потому шли сторожко, часто уходя с реки на берег, что немного замедляло движение. В Яроцком остроге дали коням двухдневный роздых, да и сами попарились в баньке, отдохнули и отоспались в тепле. После чего, взяв проводников из местных, Амуром двинулись к Албазину.

В Албазине встренулись с конвоем среднего брата царевича Ивана — Данилы, коий еще по чистой воде убыл на Амур встречать вызванных им из Уральской царской вотчины рудознатцев. Братья обнялись, потом Данила ехидно поддел брата:

— Что, старший, жениться едешь?

Официальной причиной того, что наследник престола следовал в столицу, действительно считалась его предстоящая женитьба. Нареченная невеста царевича, дочь нового португальского короля Екатерина Браганская, коей только-только исполнилось шестнадцать лет, аккурат по весне должна была отправиться в путешествие к своему будущему мужу.

— Еду, — усмехнувшись, отозвался Иван, а затем прищурился и подковырнул брата в ответ: — И надеюсь, что у меня первая брачная ночь сразу же опосля венчания будет. А не как у некоторых…

Данилу, несмотря на то что он был младше брата на три года, уже оженили. На дочери вассала Российского государства герцога Курляндского Якоба Кеттлера — Луизе Елизавете. По личной просьбе самого герцога. Якоб Кеттлер мечтал о развитии колониальной торговли, но втиснуться в эту чрезвычайно выгодную нишу можно было, только заимев собственные колонии, поскольку колониальная торговля была крайне монополизирована и ни испанцы, ни голландцы, ни французы, ни англичане, ни даже русские иностранных купцов в свои колонии не пускали. Более того, корабли под чужим флагом, застигнутые в собственных водах, считались призом. Герцог предпринял несколько попыток организовать свои собственные колонии — в Вест-Индии, на острове Тобаго, и в Африке, на острове Святого Андрея. Но ему было совершенно ясно, что сил одного

его герцогства для их удержания крайне недостаточно. И потому он сделал хитрый ход, сосватав дочь за русского царевича и отдав в приданое за ней свои колонии, но оговорив при этом права своих купцов торговать в них беспошлинно. Как там дело пошло дальше, обоим царевичам было неизвестно, но, зная волчью хватку батюшки, а также уже имеющуюся у России в Вест-Индии опорную базу в виде полученного за их матушкой в приданое острова Гваделупа, ныне переименованного в Святую Марию, как раз в честь матушки, можно было предположить, что все курляндские колонии уже прочно закреплены за Россией…

Но дело было в том, что столь ранняя женитьба никакой регулярной семейной жизни Даниле не принесла, потому как брак был чисто политическим. Жена его была покамест шибко мала, ей только исполнилось восемь лет, и она жила в семье отца, однако через пару лет должна была отправиться в Россию для обучения в организованной матушкой царицей Подсосенской монастырской школе.

Так что Данила в ответ на подначку лишь расхохотался.

— Что нового слышно? — спросил Иван, когда брат успокоился.

В конце концов, Данила был на двадцать дней пути ближе к столице, чем он сам. И уже встретил пару зимних караванов, везших в Приамурье хлеб, коего там выращивалось еще сильно недостаточно, железо, свинец, а также иные необходимые товары и… людей. Организованное переселение даточных людишек в эти края государь приостановил уже давно, снова занявшись заселением Восточного Поволжья и Дикого Поля, но охотников переселиться на новые русские земли все равно было немало. Бывало, и до десяти тысяч за зиму набегало.

Данила пожал плечами:

— Много разного. Ольку за сына римского кесаря Фердинанда сватают.

— За какого?

— За Леопольда… он ноне у кесаря один остался.

— А старший где, Фердинанд Венгерский?

— Помер.

— Эх ты, так это Олька у нас императоршей станет? — поразился старший брат.

— Похоже, — снова пожал плечами Данила, его титулы волновали мало. Гораздо больше его волновала всякая техника. — Потом королева свейская Кристина от престола отреклась, и ноне ее брательник Карл Густав у свеев царствует. А еще свеи летом наших купчишек в Риге побили да пограбили.

— Свеи?

— Ну… вообще-то шепчут, что немцы рижские. Но поскольку они под свеями ходят, то…

Иван понимающе кивнул. А что тут говорить-то? Чья власть — тому ответ и держать. И вся недолга.

— А еще ходят слухи, что батюшка войска исполчает.

Иван радостно сверкнул глазами и хлопнул себя по коленке.

— Ну наконец-то! Эх и ввалим мы свеям, чтобы неповадно было…

— Ох, братик, — снисходительно посмотрел на него Данила, — все бы тебе воевать…

Иван рассмеялся:

— Ну, братик, ты прям как батюшка! И с чего бы это всё? Ну где я здесь-то воевал? За три года, что я здесь, токмо два рейда и было. Да и в них не воевали вовсе, а замиряли. Эвон, восемнадцать монгольских родов ныне не под журженями, а под нами ходят. Нечто плохо?

— А ну как журжени обидятся?

Но старший брат махнул рукой:

— Ништо! Им сейчас совсем не до нас. Наоборот, еще сильнее в друзья набиваются и снова пушек и пищалей просят. У них на юге такие дела творятся, им там еще колупаться и колупаться. В общем, лет десять у тебя, братик, есть. Ежели… — Иван хитро прищурился, — батюшка тебя обратно раньше не потребует. Супружеский долг сполнять…