Царь Грозный
Шрифт:
Пиршество было в самом разгаре, многие уже едва не валились под стол, когда царь вдруг ласково подозвал к себе Овчину. Тому бы поостеречься, но вино и ему ударило в голову, засмеялся, пошел. Иван держал в руках большую чашу, в которую холоп наливал вино.
– Пей за мое здоровье! – Государь протянул напиток Димитрию, с трудом удерживая одной рукой.
Тот смутился. Такую и в начале пира не всем выпить, а уж ближе к концу тем более…
– Всю?
Иван кивнул:
– Одним духом!
Глаза царя смотрели строго и чуть насмешливо. Овчина протянул руку, медленно
– Вот так-то ты желаешь добра своему государю! – Иван откровенно усмехался. Но Овчина и тут ничего не заподозрил. Царь часто заставлял бояр пить за его здоровье непомерные чаши. – Не захотел пить, видно, это питье не по нраву? Ступай в погреб, там есть разное. Там напьешься за мое здоровье.
Такому приказанию были бы рады многие, потому как провинившихся царь обычно заставлял пить до потери сознания за общим столом, насмехаясь и даже издеваясь. Уж лучше в погребе.
Из погреба боярин не вернулся, но никто и не вспомнил про такого, все валялись вповалку и без Овчины.
Боярыня Олена точно чуяла что недоброе, извелась вся за вечер, хотя ничего необычного не случилось. Муж отправился на пир к государю, что домой не вернулся, тоже привычно, кто же от Ивана Васильевича трезвым до следующего утра уходил? Но Димитрия ни к ночи, ни даже утром не было.
Вдруг в ворота кто-то заколотил, холопы бросились открывать, ожидая увидеть хозяина. Но там оказался посыльный от царя Ивана Васильевича. Едва въехав во двор, он даже не стал спешиваться, закричал:
– Государь велит боярину Димитрию Оболенскому срочно быть к нему во дворец!
На крыльцо выскочила Олена Алексеевна, замерла, прижав руки к груди:
– Боярина нет дома со вчерашнего дня! Он к государю на пир убыл, так и не появлялся!
Посланец гадко усмехнулся:
– Видать, у какой-то красавицы загулял.
Боярыня полыхнула красными пятнами, закусила губы от унижения, а тот продолжил с издевкой:
– Где мне его искать?
– Я не ведаю! – отрезала Олена, с трудом проглотив ком, вставший поперек горла. Круто развернувшись, боярыня ушла в дом. Она-то всю ночь не спала, думала, как там муж, а он с кем-то блудит… Верно говорят, что кто с государем Иваном Васильевичем поведется, тот от блуда пропадет.
Посланник все так же, не слезая с коня, прокричал:
– Если придет, велите ехать к государю! Серчать будет Иван Васильевич!
Царь потешался над ответом боярыни, потому как ее мужа еще вчера вечером удавили в том самом погребе, куда государь отправил его пить за свое здоровье.
– Ну, ты доволен таким наказанием? – сладко потянулся Иван, кося взглядом на Федора Басманова.
Тот хмуро возразил:
– Этого придушил, другие найдутся. Всем рты не закроешь…
Иван рывком притянул его к себе, зло сощурив глаза, прошипел:
– Кто против меня слово скажет или даже задумает, всех изничтожу! Аз есмь царь, а потому волен жизнью любого, кто подо мной живет!
Это мало успокоило Басманова-младшего, ему не слишком нравилось быть посмешищем в глазах окружающих, но возразить своему
В тот же вечер Иван напился гораздо сильнее обычного, принялся плясать, заставляя всех надеть скоморошьи маски. Сам государь тоже скоморошествовал, стараясь перекричать остальных. Это было нетрудно, потому как ростом Иван Васильевич превосходил почти всех да голос имел зычный. Вокруг царя козлами скакали желающие подольститься, кривлялись, выкрикивали непотребные слова.
И вдруг Иван заметил сидевшего в стороне с презрительным выражением лица боярина Михаила Репнина. Не будь у Репнина такой мины, царь, может, и не обратил бы внимания на степенного дородного боярина, ему уж и скакать не под силу. Но именно перекошенное лицо разъярило Ивана. Подскочил к сидевшему:
– Что не веселишься, боярин? Али худо с нами?
Тот попытался свести все к отговорке, мол, дурно ему, потому и присел. Но государя не обманешь, протянул боярину шутовскую маску:
– Надевай!
Тот выпрямился, но брать не стал.
– Ну?..
Вокруг замерли, если и не все расслышали, то по одному виду Ивана Васильевича поняли, что предстоит что-то либо смешное, либо страшное. Боярин медленно поднялся, побелев. Его глаза неотрывно смотрели в глаза царя, казалось, скрестились два клинка, вот-вот сверкнут, полетев в разные стороны, искры.
Лицо Ивана тоже побелело, рука, державшая маску, чуть дрожала от злости. Стоявшие рядом поняли, что живым боярину отсюда не выйти. Похоже, понял это и сам Михаил Репнин, но гордо вскинул голову, отталкивая скомороший наряд. Маска упала ему под ноги уже в полной тишине, боярин пнул ее ногой. С трудом разлепив ставшие враз непослушными губы, Репнин хрипло произнес:
– Негоже, государь, мне скоморошничать…
Из горла царя вырвался хрип:
– Мне, государю, гоже, а ему негоже?..
Его лицо перекосила злость, не оборачиваясь, бросил всегда готовым услужить рындам:
– Вон его!
Боярина вытолкали взашей.
Веселье продолжилось, возможно, и не все хотели веселиться, но кто бы еще рискнул воспротивиться? Никто, в тот вечер хватило боярина Репнина.
Митрополиту Макарию донесли, что у государя новая книга. Тот удивленно уставился на Андрея Прозорова, царского духовника, принесшего такую весть.
– Да дивно ли это? Государь любит читать.
Протопоп замялся:
– Владыка, негоже бы Ивану Васильевичу такую книгу читать…
– А что такое? – насторожился митрополит. Видно, что-то не то предстало перед очами молодого царя, коли его духовник тревогу забил.
– Дьяка Курицына труд «Сказание о Дракуле».
Макарий задумался, прав поп Андрей, точно прав. Сам митрополит только единым глазом глянул в сей труд и долго плевался. Конечно, повесть эта дьяком написана честно, Федор Курицын возглавлял русское посольство в Венгрию и Молдавию, дьяк что видел, о том и написал… Только больно страшна книга эта, учит тому, как граф сумел при помощи жестокости навести порядок в своих владениях. А ну как государь пожелает последовать его примеру?