Царь Грозный
Шрифт:
Государь подарку подивился, со смехом расспрашивал о том, как тот ест и пьет. Бекбулат больше упирал на то, что раджи разъезжают, с важностью восседая на спине огромного животного. Ивану понравилось, что сверху все люди кажутся такими маленькими…
– А как же туда влезать? – вдруг заволновался царь.
Царевич уже все выяснил, он усмехнулся:
– Слон выучен кланяться, вставать на колени. Он опускается перед раджей, тогда можно и залезть.
Сознание, что огромное животное встанет перед ним на колени, весьма понравилось Ивану Васильевичу.
Перед тем как показать
Чудище с удовольствием хрумкало морковкой и репой, ело траву и листья. А когда ему поставили ведро воды, то слон сделал совершенно непонятное: за мгновение с шумом втянул в себя целое ведро, поднял хобот и вдруг выдул воду себе на спину! В стороны полетели брызги. Народ ахнул:
– Ишь ты! Купается!
Холопы быстро натаскали еще воды, и вскоре весь двор был залит из-за слоновьего обливания. Пил слон тоже помногу. Он еще дважды трубил, подняв хобот кверху, чем приводил в восторг мальчишек и заставлял заходиться лаем московских собак.
Поутру подарок решили вести к государю в Александровскую слободу. Вблизи государева двора пришлось слона переобувать и чистить, потому как лапти стерлись, а поднятая им и сопровождающими зеваками пыль осела серым слоем на серых же боках животного. Ее не было видно, если бы слон не махал время от времени ушами. Каждое движение огромных опахал поднимало облако пыли. Бедолагу завели в речку, чтобы смыть грязь, вычистили, сняли его лапти, на спину снова водрузили сиденье и в сопровождении толпы зевак отправились дальше.
Конечно, московских зевак в царскую слободу не пустили, пришлось поворачивать обратно, потому они не увидели трагедии, разыгравшейся перед крыльцом.
Государь вышел посмотреть на необычный подарок. С утра ярко светило солнышко, но было душно, чувствовалась приближавшаяся гроза. Но если москвичам было тяжело в душном мареве, то слон чувствовал себя явно хорошо, видно, привык. Он спокойно, не спеша переставляя огромные, как столбы ворот, ноги, шагал вслед за своим поводырем. Стража у ворот дивилась: ишь, как смирная корова… Хобот при каждом шаге чуть качался, огромные уши шевелились, гоняя ветерок вокруг головы, маленькие глазки безучастно смотрели, изредка моргая длинными ресницами. Все было мирно, даром, что чудище…
Слона остановили на изрядном расстоянии от государя, мало ли что… Иван Васильевич, видя, что животное ведет себя вполне спокойно, сам подошел ближе. Вокруг собрались все опричники, готовые броситься на защиту своего государя даже против такого чудища.
– Хорош… – Похоже, что у Ивана Васильевича было благодушное настроение, несмотря на духоту. – Прикажи, чтоб встал на колени!
Толмач, подскочивший к поводырю, что-то зашептал на ухо. Слон только чуть повел ухом в сторону нового шума. Погонщик закивал головой и принялся также что-то говорить слону.
И тут произошло неожиданное: стоявший спокойно слон вдруг заволновался, задергал ушами, хобот его поднялся. Погонщик чуть дернул свисавшую от головы веревку, легко ударил животное длинной палкой, которую всю дорогу держал в руке, и что-то закричал.
Но слон, казалось, не замечал ни окриков надсмотрщика, ни его ударов, он попятился, мотая головой, потом поднял хобот кверху
– Что это он?! Вели ему встать на колени!
Погонщик дергал веревку, лупил животное изо всех сил, что-то кричал, видно, заставляя опуститься на передние ноги, но бесполезно. Слон продолжал трубить, отступая назад и мотая головой, точно отказываясь выполнить требование царя.
Закончилось все печально, царь крикнул одно слово:
– Зарубить!
Людей вокруг оказалось слишком много для одного слона. Хотя бедолага и растоптал троих особо рьяных холопов, поранил несколько человек, нападавших с бердышами и саблями, но победа осталась за людьми. Разнесший в щепки два забора и половину крыльца слон наконец упал, заливая кровью все вокруг. Долго над Александровской слободой разносился предсмертный крик израненного животного… Вместе с непокорным слоном погиб и погонщик.
Разъяренный государь ушел в свои покои и долго не показывался. Его душила злость, какой-то урод посмел не встать перед ним на колени, хотя не раз делал это перед другими! Его, царя, не уважило простое животное!
Начавшаяся гроза загнала под крышу любопытствующих, хотя таких и было немного. Только у истекавшего кровью слона, гладя его огромную голову, рыдал мальчик в такой же одежде, как у погонщика. Глаз животного с грустью смотрел на ребенка, постепенно мутнея. Мальчик о чем-то спрашивал у своего пострадавшего друга, даже если бы кто и услышал, то не понял бы чужой язык. Но как мог слон объяснить, что в тот момент, когда раздался приказ опуститься на колени, он увидел двух мышей! Мышь для слона самый страшный зверь, ее гиганты боятся больше всего. Потому бедолага и шарахнулся в сторону, трубя во все горло. Никто из людей не заметил серых мышек, все видели только царя, а виноват оказался слон.
Неудачный подарок старались не вспоминать. Царевич Бекбулат чувствовал себя виноватым, потому поспешил отъехать обратно в Астрахань. О мальчике попросту забыли. Он сидел над своим любимцем, пока того не забрали холопы, потом поплелся, сам не зная куда. Слона утащили и, разрубив на куски, побросали их в пруд. Вполне привычная картина, всех казненных сбрасывали именно туда, зато рыба в пруде, откормленная на крови, водилась отменная.
Микола прислушался, нет, слух его не подвел, сквозь шум дождя явно слышалось чье-то всхлипывание. Открыв дверь наружу, он услышал подвывание уже явно. Чертыхаясь на непогоду и дурня, рыдавшего в темноте, мужик шагнул ближе. Возле самого забора виднелась темная, согнутая в три погибели фигурка.
– Эй, ты кто?
Сидевший только сильнее сжался, словно стараясь, чтобы его не увидели, и перестал плакать.
– Ты чего это тут ревешь? – Микола уже понял, что это ребенок. Безродных детей много развелось не только в Москве, но и по всей Руси. Немало людей сгинуло от жестокостей Ивана Васильевича, не зря его уже Грозным зовут. Родители-то погибли, а детей куда? Небось и у этого так, отца с матерью посекли или сожгли, ему деваться некуда.
Конечно, всех бедолаг к себе не возьмешь и не пригреешь, но Микола и сам безродный, своих отца и мать вовсе не помнил, поговаривали, что новгородский, мол, там родные и сложили буйны головушки при прежнем царе Василии. Потому не мог не пожалеть сиротинушку, подошел ближе.