Царь Иисус
Шрифт:
Глава девятая КРОВЬ ЗАХАРИИ
Елисавета благополучно разрешилась от бремени здоровым мальчиком. Хлопотавшие вокруг нее женщины любовались им и ласково называли «маленьким Захарией», но Елисавета сказала:
— Не захваливайте ребенка! Это не. к добру. И, пожалуйста, не называйте его маленьким Захарией. Его зовут Иоанн.
— Да нет же! — вскричали женщины. — Госпожа, ты ошибаешься! Твой муж никогда не назовет его Иоанном, потому что такого имени нет в его роду. Наверно, он не назовет его и своим именем, чтоб не было путаницы. А что ты думаешь о Шевании? Оно и похоже, и совсем другое, да и стоят они рядом. Может быть, Авия или Самуил, или, как знать, Езрон — эти имена были у него в роду. А Иоанн — никогда!
— Я сама дам имя ребенку. Мой муж немой, а мне нравится — Иоанн, ибо сказано в правилах обряда обрезания: «Отец скажет и назовет имя или ближайший родственник, если отец мертв». Мой муж жив, но говорить он не может.
Все запротестовали:
— Женщине нельзя давать имя сыну. Это не принято.
— Женщины, какого вы колена?
— Иудиного.
— А мой и ваш хозяин и я тоже — левиты. Почитайте Писание. Там вы найдете, как наша мать Лия дала имена Иуде и Левию, не удосужившись посоветоваться со своим мужем Иаковом.
На восьмой день, когда Елисавета вновь стала считаться чистой, из Беер-Шевы приехал раввин сделать мальчику обрезание. Он принял его из рук Силом и сказал:
— Имя ему Шевания.
— Нет, нет, — запротестовала Силом. — Его имя Иоанн. Так приказала госпожа Елисавета.
— Я не буду делать обрезание! — воскликнул раввин. — Пусть отец пишет подтверждение!
Захарию призвали из его покоев, где он уже несколько лет занимался алфавитным указателем и комментариями к пророчествам о Мессии. Раввин вручил ему табличку и спросил:
— Какое ты дал ему имя?
Тут из спальни выскочила Елисавета, встала между раввином и Захарией и возмущенно крикнула:
— Муж, я дала ребенку имя Иоанн, а они смеют со мной спорить! Скажи им, что у них нет такого права!
Захария написал: «Его зовут Иоанн».
— Иоанн? Что за Иоанн? — воскликнул дотошный старый раввин. — Мой господин, как же я буду обращаться к сыну Аарона, называя его по-новомодному Иоанном? До позавчерашнего дня в Израиле не было никаких Иоаннов!
Захария рассердился и вдруг закричал:
— Дурак, дурак, мул, упрямая скотина! Говорят тебе, его зовут Иоанн!
Услыхав крики Захарии, все растерялись. И сам он тоже растерялся, но ненадолго и простерся на полу, вознося хвалу Господу за то, что Он вернул ему дар речи.
Обряд обрезания продолжался, как следует по обычаю, и раввин произнес молитву:
— Господь наш и наших предков! Сохрани этого младенца для его отца и матери, и пусть все в Израиле зовут его Иоанн, сын Захарии. Пусть отец радуется тому, кто вышел из его чресел, и мать будет счастлива плодом своего чрева.
Только после ухода раввина, когда плакавшего малыша кое-как удалось успокоить, Захария в страхе задумался о том, что сулит ему избавление от немоты, и от всей души пожелал себе опять онеметь. Он вспомнил ужасное видение в Святилище и понял, что теперь ему не миновать Высшего суда. Печальными были его слова, обращенные к малышу:
— Ах, милый мой Иоанн, боюсь, не дожить мне до того дня, когда ты начнешь ходить и говорить!
Елисавета с тревогой спросила:
— Неужели, муж, у тебя нет ничего получше для моего сына, чем пророчество о близком сиротстве?
Захария знал, что она права.
— Позволь мне, жена, вернуться к себе, ибо я не одарен способностью говорить, не подготовившись, но до наступления ночи с Божьей помощью я сочиню благословение, которого ты ждешь от меня.
Пока он, внезапно оторванный от своих занятий, беседовал с- раввином и женой, сквозняк перемешал пергаменты с текстами на его столе, и он, взяв в руки первый попавшийся, что лежал возле пера и чернильницы, прочитал известные слова из сороковой главы Книги пророка Исайи:
Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему…
На другой полосе был не менее известный текст из Псалтири:
… клялся Давиду, рабу моему…
Потом его взгляд упал на такие стихи:
Там возвращу рог Давиду, поставлю светильник помазаннику {6} Моему.
В первый раз Захария понял, что поэты Негева называют «озарением», которое, как внезапное пламя, завладевает своей жертвой и пожирает ее.
— Говорят, — сказал он тихо, — каждый человек, любящий Бога и своего ближнего, если хорошенько поищет, найдет в своем сердце хотя бы один стих. Одари же меня искусством и терпением написать мой стих.
Руки у него дрожали, когда он писал, зачеркивал, писал вновь, пока его перо не затупилось и не стало пачкать пергамент, но Захария был слишком занят своими мыслями, чтобы тратить на него время, поэтому он бросил его на пол и взял другое перо. Получаса не прошло, как он выбежал из комнаты, встал над спящим младенцем и пропел ему:
О, будь благословен.
Боже Сил, Израильтян бо, крепкий, навестил.
И от египтян их освободил.
Не ты ль, Господь.
Давида лик суровый.
Украсил ветвью нежной, ветвью новой.
Былую славу восприять готовой?
И то же песнопевцы нам рекли.
Правдивые от первых дней земли.
Помимо Бога петь бо не могли.
И ныне клятва повторится нам.
Какой потомству клялся Авраам.
Ханаан давший нашим праотцам.
Тебе не удивится мир, вещая: