Царь Итаки
Шрифт:
Затем Гиртий назвал других царей и царевичей, которые уже прибыли. Эпериту никогда раньше не доводилось видеть таких славных людей, собравшихся вместе. Он посчитал почти невероятным то, что за такое короткое время поднялся с отверженного своей страной до одного из приближенных к высшей знати мира, говорящего на греческом языке. Перед ним сидели люди, в коллективную власть которых было трудно поверить. Когда соберутся все, то они будут представлять все народы и династии, имеющие хоть какое-то значение во всей Греции. Отцы большинства обладали легендарной славой, но многие являлись великими воинами и сами по себе. Еще важнее казалось то,
До того, как Гиртий успел назвать всех с сообщением родословных, в зал вошла новая группа мужчин, одетых в черное. Все глаза повернулись к ним, когда они приближались к двум одинаковым тронам, где сидели Тиндарей и Икарий.
— Мирмидоняне, — проворчал Гиртий, и Эперит узнал среди них своего приятеля Пейсандра.
Они остановились перед сидевшими группой царями и поклонились, потом рассеялись среди толпы. Это произвело впечатление на Эперита, потому что хорошие манеры являлись признаком людей чести. Поэтому он не мог понять враждебности в голосе Гиртия. Перед двумя тронами остался только один человек, который стоял с напряженной спиной и вроде бы чувствовал себя неловко. Юноша видел его только со спины, но догадался, что они с ним одного возраста, хотя этот воин оказался выше и более сухощавым. Поскольку он был во главе мирмидонян, Эперит предположил, что это их лидер Патрокл. Тиндарей жестом предложил ему присоединиться к группе царей. Раб принес табурет, но к удивлению Эперита, его поставили на полу перед возвышением, где сидели остальные цари и царевичи.
— А почему он не сидит с остальными? — спросил Ментор, повторяя мысли Эперита.
— Потому что он не благородного происхождения, — пояснил Гиртий, презрительно глядя на вновь прибывшего. — Это — простолюдин, как ты и я, и представляет здесь Ахилла. Однако думает, что он лучше нас всех. Нахальный ублюдок! Эти мирмидоняне все наглые.
Патрокл сел на скамью, и Эперит впервые увидел его лицо. Большой нос и высокие скулы обращали на себя внимание на треугольном, чисто выбритом лице. Этот человек обладал тонкой шеей, на которой выделялся кадык, напоминавший камень. Смотрел Патрокл презрительно, и его выражение лица становилось еще более неприятным из-за полуприкрытых веками глаз, в которых читалось неодобрение. Но было неясно, к кому он относится с таким пренебрежением — к шумным простым воинам справа или элите царей, расположившейся слева.
— Так, вот на кого стоит посмотреть мужчинам, которые прошли половину Пелопоннеса, — сказал Дамастор.
Эперит проследил за его взглядом. В большой зал вошла молодая женщина. Темно-каштановые волосы были стянуты в хвост на затылке, и он весело раскачивался из стороны в сторону при каждом ее движении. Девушка оказалась высокой — может быть, чуть ниже Эперита. Ее стройное тело скрывалось под зеленым пеплосом, который доходил до лодыжек. Ее уверенность в себе говорила о принадлежности к правящей династии, хотя надменность и презрение, обычные для людей ее ранга, в данном случае отсутствовали.
— Значит, это и есть Елена? — спросил Эперит, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Елена? — фыркнул Гиртий. — Это не Елена, парень. Это дочь Икария, Пенелопа.
* * *
Одиссей поднял голову, когда Пенелопа приблизилась к возвышению, и его беседа с Агамемноном и Диомедом прервалась. Он едва ли мог оторвать от нее взгляд. Девушка уверенно пробиралась среди мужчин, а царевич был очарован красотой ее движений и идеальной симметрией спокойного лица. Он подумал, что если это и есть Елена, то стоило проделать все путешествие только для того, чтобы взглянуть на нее.
Когда Пенелопа добралась до возвышения, Одиссей встал и быстро расправил складки на своей не самой новой одежде.
— Тиндарей, репутация твоей дочери вполне заслужена, — сказал он и низко поклонился, однако был не в силах оторвать взгляда от умного и красивого лица девушки. — Неудивительно, что лучшие мужчины Греции собираются в Спарте.
Пенелопа уперла кулачки на бедра, склонила голову и нахмурилась, сдвинув ровные брови.
— К счастью, ум не является обязательным требованием для лучших людей Греции. Как хорошо, не правда ли? — спросила она, а затем, отмахнувшись от последнего претендента на руку Елены, повернулась к Тиндарею. — Дядя, твоя царица просит себя извинить. Она поручила мне сообщить тебе, что Елена вскоре появится здесь.
Царь кивнул.
— Снова не может найти нужное платье?
— Вероятно, у нее их слишком много, дядя, — ответила Пенелопа. — Но думаю, что выбранное ею платье подчеркивает ее лучшие черты.
— Отлично! Именно это хотят видеть мои гости.
— Может статься, ты не будешь так радоваться, когда она появится, — хитро улыбнулась Пенелопа. — Но все будет показано.
Она склонила голову и повернулась, что уйти.
— Пенелопа! — сурово сказал Икарий. — Я воспитывал тебя не для того, чтобы ты грубила незнакомцам. Возможно, в дальнейшем ты будешь менее резкой при обращении к царевичу Одиссею.
Так и не поворачиваясь, девушка сделала глубокий вдох и закрыла глаза.
— Простите, господин, — сказала она, хотя было не совсем ясно, перед кем она извиняется. Затем дочь Икария посмотрела снизу вверх на Одиссея и искренне добавила:
— Надеюсь, что вы не обиделись.
Одиссей все еще страдал от унижения, а страдания еще усиливались оттого, что эта женщина его привлекала.
— Потребуется несколько большее, чем твой слабый ум для того, чтобы меня оскорбить, — ответил он.
Пенелопа гневно посмотрела на него, развернулась и удалилась в толпу празднующих.
— Ты рассказывал про царя Приама, — напомнил Одиссей Агамемнону, но продолжал следить глазами за дочерью Икария в толпе рабов и воинов.
Агамемнон, который тоже смотрел на Пенелопу, кивнул и приложил палец к губам.
— Я уже вижу, что у нас одинаковые взгляды, Одиссей, поэтому доверюсь тебе. Но это новости не для всех ушей. Пока…
Вместе с Диомедом они тихими голосами объяснили Одиссею, что Троя требует дани со всех купцов, проплывающих по Эгейскому морю. А это — не только оскорбление всем грекам, но и угроза удушения торговли, от которой зависят и благодаря которой процветают греческие государства.
Одиссей осушил кубок.
— Так что вы предлагаете?
— Все, что необходимо для поддержания здесь мира, — скапал Диомед. — Мы обдумываем объединенный набег на Илион, землю вокруг Трои, чтобы разграбить пару городов-союзников Приама. Нужно что-то, что даст греческим государствам общую цель. Но необходимо, чтобы все греческие цари выступали на нашей стороне. Ведь иначе кто поведет их армии через Эгейское море, если дома все еще остаются враги? Эта встреча — идеальный шанс провести военный совет.