Царь Каменных Врат
Шрифт:
— Этот твой поход, он имеет какое-то отношение к Тенаке-хану?
— Да, сын мой.
— Не называй меня так, монах! Никогда не называй. Я не виню тебя — я сам был дураком, когда поверил тебе. Ладно, я пойду с твоими монахами, но только чтобы помочь моим друзьям. И не дерзай командовать мною.
— Я никак не смогу командовать тобой, Декадо, — особенно теперь, когда ты выбрал свои доспехи.
— Мои доспехи?
— Узнаешь ли ты руну на шлеме?
— Это старинная цифра «один».
— Эти доспехи носил Сербитар. Теперь их будешь
— Но ведь он был главой Тридцати?
— Как и ты.
— Вот, значит, каков мой жребий — возглавить сборище монахов, которым вздумалось поиграть в войну. Прекрасно — с чувством юмора у меня все в порядке.
Декадо расхохотался. Настоятель прикрыл глаза и вознес безмолвную молитву — за смехом он слышал крик страдающей души. Отчаяние охватило старого священника, и он вышел из комнаты, преследуемый раскатами безумного смеха.
«Что ты натворил, Абаддон?» — спросил он себя.
Со слезами на глазах он вошел в свою келью и упал на колени.
Декадо нетвердым шагом вернулся в свой огород и недоуменно воззрился на ровные ряды растений, аккуратные изгороди и тщательно подстриженные кусты.
Он пинком отворил дверь своей хижины.
Менее часа назад она была его домом — домом, который он любил. Здесь он познал душевный покой.
Теперь она показалась ему грязной хибарой — он вышел и побрел в свой цветник. На белой розе появилось три новых бутона. В гневе Декадо схватился за куст, чтобы вырвать его с корнем, — и медленно разжал руку. Ни один шип не поранил его. Очень осторожно он разгладил смятые листья — и рыдания, сотрясшие его грудь, излились в слова:
— Прости меня.
Тридцать седлали коней в нижнем дворе. Лошади еще не облиняли после зимних стуж — это была крепкая горная порода, быстрая, как ветер. Декадо выбрал себе гнедую кобылу, быстро оседлал ее и сел верхом, по обычаю «Дракона» расправив позади свой белый плащ. Доспехи Сербитара пришлись ему впору, как никакие другие; они облегали его, точно вторая кожа.
Настоятель Абаддон сел на гнедого мерина и подъехал к Декадо.
Декадо наблюдал за монахами, молча рассаживавшимися по коням, — и не мог не признать, что они проделывают это ловко. Каждый расправил свой плащ точно так же, как Декадо. Абаддон с грустью поглядывал на своего бывшего ученика. Декадо гладко выбрился и стянул свои длинные темные волосы на затылке. Глаза его блестели, на губах играла легкая насмешливая улыбка.
Прошлой ночью Декадо был формально представлен своим помощникам: Аквасу, Сердцу Тридцати, Балану, Глазам Тридцати, и Катану, Душе Тридцати.
— Если хотите стать воинами, — сказал он им, — делайте то, что я скажу, и тогда, когда я скажу. Настоятель говорит, что Тенаку-хана преследует какой-то отряд. Мы должны преградить врагам дорогу. Мне сказали, что они отменные воины. Будем надеяться, что ваш поход не прервется в самом начале.
— Это и твой поход, брат, — с мягкой улыбкой заметил Катан.
— Не родился
— Что же это за вождь, который бросает своих людей? — осведомился Балан, и в его голосе прозвучал гнев.
— Вождь? Комедия, да и только! Ладно, я буду играть по вашим правилам, но погибать с вами не согласен.
— Ты присоединишься к нашей молитве? — спросил Аквас.
— Нет. Вы за меня помолитесь! Я и так уйму лет угробил на эти бесплодные упражнения.
— Мы всегда за тебя молились, — сказал Катан.
— Помолитесь за себя! Помолитесь, чтобы при встрече с Черными Храмовниками душа у вас не ушла в пятки. — И Декадо ушел.
Теперь он, вскинув руку, вывел свой отряд из ворот Храма на Сентранскую равнину.
— Ты уверен, что сделал мудрый выбор? — мысленно спросил Катан у Абаддона.
— Это не мой выбор, сын мой.
— Этот человек— во власти гнева.
— Исток знает, в чем мы нуждаемся. Помнишь Эстина?
— Да. Бедняга. Такой мудрый— из него бы вышел достойный вождь.
— Это так. Он был отважен, но добр, силен, но кроток— и не кичился своим недюжинным умом. Но он умер. И в день его смерти в наши ворота постучался Декадо, искавший убежища от мира.
— Но что, если его послал не Исток, отец настоятель?
— Я больше не «отец настоятель», Катан. Просто Абаддон.
Старик прервал мысленную связь, и Катан не сразу понял, что Абаддон так и не ответил на его вопрос.
Декадо помолодел. Он снова сидел в седле, и ветер развевал его волосы. Снова стучали по земле копыта, и кровь бурлила в жилах, словно в юные годы...
«Дракон» несется на конницу надиров. Смятение, кровь и ужас. Павшие воины, захлебнувшиеся крики и вороны, радостно каркающие в темных небесах.
А после — одна наемническая война за другой в самых отдаленных уголках света. Декадо выходил из боя без единой царапины, его враги, забытые всеми, отправлялись в те загробные обиталища, которые предназначала для грешников их вера.
В уме Декадо всплыл образ Тенаки-хана.
Вот был воин! Сколько же раз Декадо снилось, как он бьется с Тенакой-ханом? Лед и Тень в сверкающей пляске клинков.
Впрочем, они сражались много раз — на деревянных мечах, на тупых рапирах, даже на притупленных саблях. Силы их всегда были равны. Но такие поединки бессмысленны — лишь смерть, таящаяся на острие клинка, выявляет истинного победителя.
Думы Декадо прервал светлобородый Аквас, поравнявшийся с ним.
— Ждать недолго, Декадо. Храмовники напали на след наших друзей в разоренной деревне и нанесут свой удар на рассвете.