Царь Кровь
Шрифт:
Под обжигающим спину солнцем мы с Дином копали ямы для столбов.
– Поглубже копайте, ребята, – сказал нам один седой мужик. До крушения цивилизации он был у нас почтальоном. Теперь с “ремингтоном” за плечом он был похож на техасского ковбоя. – Нам не надо, чтобы эти паразиты и сюда ворвались.
И он начал перечислять горький список преступлений беженцев против деревни. Чуть больше чем за неделю сочувствие жителей к беженцам сменилось ненавистью, как будто это была армия демонов, а не тысячи нормальных законопослушных граждан, выгнанных ядовитым газом из своих домов.
– И
Я сочувственно мычал в паузах. Да, много случилось мерзкого. Вроде того, что было с Кэролайн. Вроде грабежа моего дома. Но я видел, что происходит. Жители не говорили, что кто-тоиз беженцев совершает преступления. Они говорили, что всебеженцы – мерзкие и никчемные ворюги. Это была психологическая подготовка к войне с ними на уничтожение. Как это называется? Мазать всех одной краской? Да, так. Люди из Ферберна начинали смотреть на людей из Лидса – мужчин, женщин, детей, стариков – как на некоторый подвид, который нельзя назвать человеком. И я вполне мог себе представить, что дальше скажет человек с седыми волосами, который последние тридцать лет по шесть дней в неделю разносил письма и посылки.
– И ничего страшного, если мы в них начнем стрелять. Чего ждать? Лучшая защита – нападение.
Я не сомневался, что еще через пару дней обитатели когда-то сонной деревни Ферберн начнут жечь огнеметами и поливать из пулеметов беженцев, спящих под тряпками, которые те успели прихватить во время бегства из Лидса.
Бен был прав. Пора убираться отсюда.
Подошли еще люди, толкая тачки с сырым цементным раствором. Мы вставили столб в яму и завалили его раствором. Тут подошел, прихрамывая, старик Фуллвуд с приемником.
– Через минуту новости, если кто хочет слушать. Хотели все, и все собрались вокруг приемника, будто через несколько секунд, будет сказано такое, чего еще в мире никто не слышал. А я уже слышал несколько сообщений утром, и это было немногим больше того, что мы видели по Си-эн-эн.
– Тихо! Начинается, – произнес Фуллвуд, поднимая руку, чтобы люди замолчали.
Мы стали слушать. Сначала пошли объявления.
“С момента объявления чрезвычайного положения все передвижения людей запрещены. Все должны оставаться в своих домах. Находящиеся во временных лагерях остаются там до дальнейших распоряжений. Все аэропорты, морские порты и железнодорожные станции закрыты до дальнейших распоряжений. Эти меры временные. Правительство уверено, что в течение нескольких дней...”
– Опять ля-ля; кому они голову дурят?
– Тес! – почтальон сердито посмотрел на Дина. Дин глянул на меня и пожал плечами; Я отошел, чтобы присесть в тени под яблоней. Было жарко, хотелось пить, я злился. Надоела заполнившая дом паранойя. Когда человек, которого все знают как человека разумного и приятного, начинает действовать как противный дурак, о нем говорят: “Смотри, будто у него другая голова выросла”. Сейчас у всех жителей деревни выросла другая голова, и очень неприятная. В ее глазах читалась ненависть и нетерпимость.
В облаках пролетали стаи птиц, и нельзя было понять, где кончается одна стая и начинается другая. Они все летели с запада на восток. Наверное, их гнала та же причина, которая гнала людей из городов. Мысленным взором я видел ядовитый газ, вырывающийся из земли по всей стране. От подземного жара детонировал метан, прорываясь сквозь земную кору из расплавленного железного ядра. А не рвется ли он на том месте, где я сейчас сижу на траве под яблоней?
Сколько еще осталось до того, как я, положив ладони на землю, почувствую ее жар? Я вспомнил червей, как они танцевали на хвостах, будто избегая касаться земли. Тогда это уже началось? Настолько стал непереносим жар для популяции червей в Ферберне, что они рванулись в прохладный воздух?
Черт, плохо дело.
И эта мысль застряла. Черт, черт, черт! Наверняка миллионами гибнут люди. Что с мамой? Я знал, что она в Италии, но что там творится? Что ей грозит? И кстати, папа. Не то чтобы я был к нему очень привязан, но что с ним? Он в лагере беженцев? И в Америке тоже газ прорвался наверх? И отец выкашлял легкие, лежа в постели со своей двадцати-с-чем-то-летней невестой?
Я поглядел на землю, ожидая, что она в любой момент задымится и вспыхнет, а я затанцую, как Фред Астер, в быстром темпе среди языков пламени, лижущих лодыжки и плавящих кроссовки.
С пересохшим ртом я глядел на траву, прислонившись спиной к дереву. У моих ног плясали солнечные пятна от листвы, но в любую секунду может появиться дым, вырывающийся из почвы, и...
– Рик? Рик Кеннеди?
Я поднял глаза. Солнце светило на нее сзади, и я видел только женскую фигуру, окруженную пылающим ореолом волос.
– Пить хочешь? – спросил женский голос.
– А... да, спасибо. – Я прищурился и поднялся на ноги.
– Ты меня помнишь? Я...
– Кейт Робинсон. Да, я... – Я пытался найти слова, и кое как выдавил из себя: – Как вы поживаете?
Я протянул руку, но тут же заметил, что рука вся в земле.
– Извините, я тут, гм... копал, гм...
– Столбы для проволоки? – Она улыбнулась. – Да, я видела, как ты работал.
– В самом деле?
– Страшно, правда? Сначала вы пытались спасти нам жизнь, а теперь вам приходится делать вот это, чтобы уберечь свои дома.
– А, так вы... – Я осекся и покраснел.
– Да, я человек из толпы, которая когда-то называлась беженцами из Лидса.
Я покраснел еще гуще.
– Извините, я не хотел...
Она протянула мне бутыль с водой.
– Я знаю, что ты не хотел так говорить. Но это жизнь, что поделаешь? Мы по разные стороны.
– Ты так говоришь, будто мы собираемся воевать.
– Но ведь именно это и будет, разве нет? – сказала она и посмотрела на меня своим пристальным взглядом. – Будет война за последнюю банку консервов.
– Может, до этого не дойдет. – Я глотнул воды, холодной, чистой, такой освежающей пересохшее горло. – Когда власти соберутся с силами, наладят снабжение.