Царь Медоедов
Шрифт:
– И что-же ты думаешь?
– Что ты давно не моя мать, моя мать где-то глубоко там, но ты не она. Моя мать никогда не дошла бы до такой жестокости.
«Убей её, убей её сейчас, ты же хочешь, я чувствую твою ненависть, сделай это».
– Я боюсь причинить кому-то вред, и хотел бы лечь в психиатрическую клинику.
– Хорошо, как скажешь
– Вот и поговорили.
В карантине поступивших держали несколько дней. Я рассказал симптомы ещё в городе и теперь рассматривал белый потолок моего нового дома. Реальность от меня ускользала, всё казалось ненастоящим. Из другой палаты зашёл старик, длинная борода с проседью и начал, размахивая руками что-то рассказывать, я не прислушивался, находясь наедине со своей душевной
– Я помогу тебе с голосом, просись в девятое отделение, запомни девятое. – он нарисовал в воздухе пальцем цифру девять и ушёл.
Он реален, откуда знает про книги, я был на измене, кто это? Раньше я был бы рад подобной встрече, но не в дурдоме. Голос всё комментировал и комментировал, насмехаясь над психами вокруг. Через пару дней меня определили в шестое. Государственная лечебница это чудесное место – длинный обшарпанный коридор, палаты без дверей, никакой мебели. Кровати с растянувшейся сеткой, на которых неудобно сидеть, только лежать, как в гамаке, под действием лекарств.
– Ты превратишься в овоща, а меня эти препараты никак не ослабляют, ты сам себя сюда запер идиот.
«Я знаю, спасибо что напомнил»
– Будешь как вон тот мужик с трясущимися от галопередола руками. Будешь разговаривать сам с собой, и биться головой об стену.
«Да буду, тебе какое дело».
– Абсолютно никакого.
«Вот и заткнись».
– Сам заткнись.
«Я вообще-то молчал»
Все окна первого этажа выходили на другие корпуса загораживающие солнце. Обычно было пасмурно, но иногда, вечером на двадцать минут из одного окна всё же было видно солнце, и я изо дня в день приходил на него посмотреть, единственный из восьмидесяти заключенных. Через неделю я нашёл книгу издательства братства «Гедеон» – Новый Завет. Прочитывал её от корки до корки, и начинал заново. Ничего не понимая, но это хоть как-то отвлекало от «голоса». На всех вокруг засаленные пижамы, и ты живешь от ужасного завтрака, до ужасного обеда, и ужасного ужина. Буйных привязывают к кроватям здоровенные санитары, они орут и рычат. Мне вспоминается «Пролетая над гнездом кукушки», и хочется, как Макмёрфи агитировать местный бомонд на восстание, но от таблеток ничего не соображаю. По ночам санитары перегораживают кроватями выходы и ложатся спать. Да и куда мне бежать, я ничего не соображаю и еле таскаю ноги. Людей здесь не лечат, а скорее калечат.
Я всё читал Евангелие и думал, какая же это устаревшая во всех смыслах история, непривычный язык… В фильмах эту книгу дробят на цитаты и для этого она наверное и существует, морочить людям голову этими цитатами, не относящимися к сегодняшнему дню. Но хоть какое-то чтение.
– Скука, почитай что-нибудь другое.
«Да я бы с радостью… Вот, послушай, тут про гадаринского бесноватого, кажется это про меня: И приплыли в страну Гадаринскую, лежащую против Галилеи. Когда же вышел Он на берег, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах. Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего?»
– В гробах это вариант. Сказки. Всё выдумка, вам людям надо во что то верить.
«Он исцелил, того парня».
– Ой ну вот не надо… если захочешь я тебе своё евангелие надиктую, по современней и со спецэффектами.
Раз в неделю недавних жильцов вызывал к себе психиатр.
– Как мне отсюда выйти?
– Так посмотрим, Яремко, ага, голоса, силуэты-тени. Видите ещё или лекарства помогли?
– Помогли, не вижу (соврал я)
– А что насчёт голосов?
– Кажется почти нет.
– Так кажется или нет?
«Скажи ему что тебе п***** да и всё, что ты голову морочишь?»
– Нет, не слышу.
– Хо-ро-шо. Вы здесь уже месяц, мы бы могли выдать вас на поруки, так сказать, матери или отцу.
– Ясно, спасибо.
– До новых встреч, – улыбнулся доктор.
Меня навещала бабушка, и я попросил её связаться с матерью. Через неделю пришла мама и сказала, что не собирается меня забирать, а отец, узнав о том, что я в дурдоме открестился от сына. Я беззвучно заплакал, слёзы скатывались по лицу и я опять думал о смерти, о том чтобы это прекратилось. Я сказал надломанным голосом:
– Я больше не могу здесь находиться, забери меня, пожалуйста, если в тебе осталось хоть что-то человеческое.
– Я заберу тебя на одном условии, ты сейчас подпишешь документ, что я три года могу распоряжаться твоей долей жилья.
– Хорошо.
Я подписал. Моя мать не всегда была такой. Всё началось с её поездок к деревенской ведьме, она даже возила меня с младшей сестрой, мне было тринадцать, сестре десять. Мне запомнились две таксы в том доме, двигавшиеся синхронно. Вообще странен этот интерес ко всему неизвестному, сакральному, сверхъестественному. Все читают «Мастер и Маргарита», чтобы пощекотать себе нервы, сказать «Эх какая сказочка с дьявольщинкой, эх гуляй моя душа, по этим тёмным закоулкам!» Но когда ты обнаруживаешь себя в дурдоме, слышащего голоса, всё немного меняется. Когда я подписал, демон сказал: «Как ты дошёл до такой жизни, даже мне тебя жалко».
Ты лжец и отец лжи, это ты до этого довёл, ты всегда лжёшь.
«Ну-ну не будем сгущать краски, я пытался проявить участие».
Месяц я почти не выходил из дома, устал бороться и тихо умирал. Мысли всё больше были похожи на записи бортового журнала космического корабля со сломанным двигателем. Серёга беспокоился обо мне, и мы встретились пройтись выпить по пиву, в сквер на пролетарку выбежала стая собак. Нападения стали привычным делом и я, несмотря на слабость, был готов с ними биться, а Серёга нет, он как и я боялся собак покусанный в детстве. К моему удивлению в жертву они выбрали, как раз Серегу, всячески избегая меня. Я заорал на них и стая отступив убежала. Мой друг испуганно спросил:
– Ты же тоже раньше боялся собак?
– Да, раньше да, есть вещи и похуже собак…
В середине марта позвонил Макс, сказал, что скоро подъедет. Я вышел его встретить.
– Илюх, я выяснил, что с тобой!
– Правда?
– Тебе нужно съездить пожить куда-нибудь в монастырь. Там должно стать полегче.
– Надолго?
– Не знаю, месяца три, может полгода.
– Я знаю только тот, который был рядом с форумом.
– Ну вот, едь туда. Выглядишь паршиво.
– И чувствую себя не лучше, – от бессонницы кожа стала сероватого оттенка, кожа натягивалась на скулах.
– Сигареты есть?
– Нет, пойдем, купим.
Макс рассказал какую-то чушь про угрозы и заговоры бывшей, про его встречу с грузинской ведьмой. Я выдавил пару слов на прощание, и он уехал. Собрав сумку, утром я сел на автобус.
Книга Покоя.
В сущности, великан был все еще живым для меня, и даже более живым, чем многие из тех людей, которые теперь разглядывали его. Что же так очаровывало меня? В какой-то степени – его огромные размеры, громадный объем пространства, занятый его руками и ногами, которые, казалось, должны были подчеркнуть тождественность им моих собственных миниатюрных конечностей. Но сверх того – явный, безусловный факт его существования. Что бы ни было в нашей жизни открыто для сомнения, великан, мертвый или живой, – существовал. Он существовал, словно проблеск из мира сходных абсолютов, относительно которых мы – всего лишь несовершенные и хилые копии.