Царь нигилистов 5

— Ваши вещи… — сказал обер-кондуктор и перевёл взгляд на Кошева.

Тот склонился ещё ниже.

— Это я не проследил, — с отчаяньем сказал он. — Ваше Превосходительство очень торопились. Но куда они могли деться? У Морозовых были! Я проверял.

— Чемоданы пропали? — спросил Гогель.

— Да, — вздохнул камердинер.

— Найдите и пошлите нам вслед, — сказал генерал. — Не вижу смысла

— Не видите смысла? — переспросил Саша. — Там мой секретный отчет государю. Не говоря о подарках на несколько тысяч рублей. И эту растрату запишут вам, не мне.

Он решительно поднялся с места и шагнул к выходу из купе.

— Александр Александрович! — послышалось за спиной.

Саша не оглянулся и ступил на перрон.

— Мы не сможем вас дождаться, — извиняющимся тоном сказал обер-кондуктор. — Расписание! Сразу за нами товарно-пассажирский.

Саша поморщился.

— Мы поедем завтра одиннадцатичасовым.

И наконец услышал за спиной шаги Гогеля.

Подействовали, значит, слова о растрате.

— Хорошо, — задыхаясь прошептал гувернёр. — Но только до завтра.

— К Строганову! — приказал Саша. — Его люди могут знать, где чемоданы.

Граф встретил их, склонившись чуть не ниже, чем Кошев.

— Прошу нас простить, Ваше Императорское Высочество! — сказал Строганов. — Слуги почему-то решили, что вы остаётесь у меня, и разгрузили ваши вещи.

«Почему-то решили», — усмехнулся про себя Саша.

— Всё в целости и сохранности, — добавил граф. — Я велю выпороть слуг.

— Ни в коем случае! — воскликнул Саша. — Ещё не хватало, чтобы кого-то пороли из-за меня. Глупость — не преступление.

— Вы так великодушны! — в тон ответил Строганов. — В качестве извинения предлагаю вам переночевать у меня в доме.

Это не совсем входило в Сашины планы, удобнее было вернуться к Морозовым. Но Строгонова не стоило обижать, особенно после оказанной услуги.

— Спасибо, граф, — сказал Саша. — Надеюсь для меня найдется отдельная комната? И отдельная комната для господина генерала.

— Конечно, — улыбнулся Строганов.

Наличие отдельной комнаты значительно упрощало коммуникации. Следующее письмо графу Саша отправил с лакеем Митькой, наказав вручить хозяину в собственные руки.

«Благодарю, граф! Посылаю с этим письмом пять рублей ассигнациями. Разделите их между слугами, которые столь восхитительно глупы. Удалось перенести дворянский приём на два часа?»

И Саша передал с Митькой обещанные пять рублей.

Ещё одно письмо Саша отправил с Кошевым, Савве Васильевичу.

Теперь нужно было как-то проснуться утром ни свет, ни заря. Поручить разбудить тому же Кошеву он не решился, во избежание лишних вопросов.

Можно просто завести часы со звоном. Но хрен его знает, какая здесь слышимость!

Но делать нечего, завёл. Поставил на половину седьмого.

Спасли петухи, часов этак в пять проиллюстрировав известную фразу о том, что Москва — это большая деревня.

Кажется, Саше удалось выскользнуть из дома незамеченным. Уже давно рассвело, и солнце стояло над крышами домов, но было ещё прохладно, изо рта шёл пар, а в траве сверкали последние капли росы.

Он свернул за угол. На условленном месте ждала карета. Лакей спрыгнул с запяток на мостовую и услужливо открыл дверь.

Внутри было всё семейство: и Савва Васильевич, и Тимофей Саввич, и Ульяна Афанасьевна, и Мария Фёдоровна.

Обе тигрицы облачились в зеленые сарафаны, чуть не из парчи, и изумрудного цвета платки, заколотые булавками. Саша с удовлетворением заметил, что у старшей булавка дарёная, царская, с жемчужиной.

Куда только кринолины подевались и платья по парижской моде?

Купцы тоже преобразились: вместо сюртуков на них были черные одеяния, напоминавшие монашеские.

— Великому князю надо переодеться, — заметила Мария Федоровна.

А Ульяна Афанасьевна протянула ему нечто многократно сложенное из тяжелой ткани черного цвета.

Саша с сомнением посмотрел на тигриц, хотя, честно говоря, из-за видимой разницы в возрасте они могли испытывать к нему чувства разве что материнские.

Однако старший Морозов приказал остановиться в узком переулке, и купчихи покинули транспортное средство. До оставшейся в карете мужской части семьи доносились с улицы их приглушенные голоса.

— Это кафтан молельный, — объяснил старый купец. — Негоже в немецком платье входить в дом Божий.

Молельный кафтан представлял собой долгополую рясу с длинными по щиколотку рукавами, глухим воротом и сборками сзади. Снять пришлось только гусарскую куртку, так что тигриц можно было и не выгонять.

Саша облачился в кафтан, затянул пояс-кулиску, застегнул воротник на крючок-невидимку и, наверное, стал похож на юного послушника или дьячка.

— Вот, возьмите лестовку, Ваше Высочество, — сказал Савва Васильевич.

И протянул кожаную петлю с двумя треугольниками на конце, один над другим, искусно расшитыми белым и серебристым бисером. Петля была шириной примерно в сантиметр и состояла из выпуклых валиков, кажется с деревянными палочками внутри.

— Это чётки? — предположил Саша.

Старик усмехнулся.

— Ну, да! «Господи помилуй» считать. Вроде лестницы с земли на Небо, а валики — ступени. Ещё «духовным мечом» зовут.

Саша кивнул.

Савва Васильевич вынул такую же лестовку и взял в левую руку между средним и безымянным пальцем.

— Вот так надо держать.

Саша старательно повторил.

Старый купец сложил руки на груди, обхватив правой ладонью левый локоть, так что получилось нечто среднее между позой Наполеона и прилежного ученика за партой.