Царь нигилистов 5
Шрифт:
Но подробности истории с забытыми чемоданами он вряд ли будет кому-то рассказывать, ему это не выгодно. Зато Саше она известна. Впрочем, воспользоваться всё равно не хватит цинизма.
Двери распахнулись, и процессия пошла залами Зимнего дворца мимо придворных и министров, генералов и офицеров, кавалергардов, чиновников и дам, иностранных послов, духовенства и купечества.
Мужчины кланялись, дамы приседали в реверансах, военные салютовали шпагами. Наконец, дошли до Большой церкви дворца. Пахло ладаном и свечным воском.
Папа подвёл Никсу к
После церкви процессия перешла в Георгиевский зал, где уже застыли ряды офицеров гвардии, подразделения различных полков и кадетских корпусов. Прошли между ними к трону, справа и слева от него стояли знамена полков. Мама с дамами поднялась к нему, но повернулась к залу и осталась стоять.
Папа подвёл Никсу к такому же аналою, как в церкви. Тоже с Евангелием и крестом. Но напротив трона.
И остался стоять внизу, справа от ступенек.
А слева выстроилась царская семья. Так что Саша оказался впереди, прямо напротив государя. Позади него стояли Володя с Алешей, дядя Костя, дядя Низи и дядя Миша. А потом семья покойного герцога Лейхтенбергского и тёти Мэри. И прочие родственники.
Перед аналоем уже стоял рослый бородатый казак, стриженный под горшок, и держал знамя Атаманского полка Войска Донского, синее с косым крестом и вензелями Александра Первого, который наградил этим штандартом полк за храбрость при разгроме французов.
Никса взялся за древко знамени вместе с казаком, и Саша подумал, что это символизирует единства народа и монархии. А Бажанов встал по другую сторону и начал читать присягу, а Никса поднял правую руку и повторял за ним.
Воинская присяга отличалась от гражданской только обещанием защищать государство и его землю телом и кровью, в поле и крепостях, на суше и на воде в баталиях, осадах и штурмах.
Никса прочитал короткую молитву, перекрестился и подписал акт присяги, который потом отдали на хранение министру иностранных дел Горчакову.
Государь обнял сына, императрица последовала его примеру, и все расплакались.
Брат битый час принимал поздравления сановников. А потом был торжественный обед.
В тот же день Никсу назначили флигель-адъютантом к папа.
И уволили воспитателей, осыпав их пенсиями, наградными деньгами и подарками. Гримм, сохранивший своё место, получил чин действительного статского советника, каждому преподавателю пожаловали по драгоценному перстню, а Оттон Борисович Рихтер, которого никуда не выгоняли, получил звание флигель-адъютанта.
Печаль заключалась в том, что увольняли Грота. А Саша к нему уже привык и надеялся с его помощью протащить орфографическую реформу.
И теперь Саша недоумевал, кто же теперь будет преподавать ему русский, старославянский, немецкий, историю и географию.
Стоит ли бунтовать из-за увольнения Грота? Филологом Саша точно становиться не собирался, а продвигать реформу орфографии можно и в переписке.
А вечером накануне присяги был мальчишник, на который Сашу естественно не пригласили по малолетству. Утром слуги убирали горы стекла от разбитых на мальчишнике бокалов и бутылок.
Ладно, утешался Саша. Мало ли было пьянок в жизни. Ещё одна ничего не прибавит.
Перед этим он подарил Никсе трубку Гейслера, выписанную по его просьбе из Бонна и сделанную в виде надписи: «Никса — 16».
Будучи подключенной к гальванической батарее, трубка сияла в темноте мягким фиолетовым светом и слегка напоминала неоновую рекламу. Но для освещения была слабовата. Честно говоря, Саша опасался за её судьбу, поскольку прибор был взят на мальчишник. Но как-то обошлось.
Вечером в городе была иллюминация из плошек с горящим малом, которую ездили смотреть всей семьёй, но было слишком шумно и многолюдно.
На следующий день Никса принимал иностранных послов, принёсших ему ордена своих стран по случаю совершеннолетия, в том числе французский орден Почётного легиона. По словам брата, он передал Бисмарку всё, что просил Саша. А тот очень удивился, что станет канцлером Германии, а не Пруссии.
В должности преподавателя русского языка Грота сменил Эдуард Фёдорович Эвальд, молодой человек лет двадцати пяти. Несмотря на молодость он имел репутацию хорошего учителя и преподавал примерно везде: от Пятой классической гимназии до Пажеского корпуса, от Елизаветинского женского училища до училища гвардейских прапорщиков и от военно-юридической академии до Академии Художеств.
Единственным его недостатком было то, что он не был академиком, следовательно, приставать к нему с орфографической реформой не имело никакого смысла.
В общем-то, для того, чтобы научиться правильно писать с ятями более высокой квалификации и не требовалось.
Эвальд подивился оригинальным Сашиным ошибкам, которых, конечно, стало меньше за год, однако, они не свелись к нулю, поужасался почерку, но кажется был менее строгим, чем Грот и поставил на первом уроке четвёрку.
В сентябре преподавательский состав обогатился ещё одним ценным приобретением. Это был инженер-технолог Николай Филиппович Лабзин, двадцатилетний юноша, недавно с золотой медалью окончивший Санкт-Петербургский технологический институт.
Впрочем, человек он был не совсем новый. Во-первых, свой предмет Механику он преподавал Никсе ещё с зимы, во-вторых, периодически появлялся на занятиях по столярному и токарному делу в качестве консультанта, и, в-третьих, Володя утверждал, что он уже вёл у них с Сашей Механику, просто программа всё время менялась, и так выпала осень 1858-го и весна 1859-го. Что здесь было до лета прошлого года, Саша, естественно, не помнил совсем.
Что у Лабзина за предмет Саша тоже понимал не вполне. Судя по рассказам Володи, это были совсем не Законы Ньютона и не теормех, а скорее «Конструирование приборов и установок», которое Саша в МИФИ терпеть не мог.