Царь нигилистов 6
Шрифт:
Мы с вами расходимся в вопросе об избирательных цензах, но это сейчас весьма умозрительно. В отличие от общины. До освобождения крестьян, насколько я знаю, осталось около года, так решать с ней надо сейчас, пока не все правила утверждены.
Как принципиальный противник черного передела в частности и всякого уравнительного социализма вообще, я пытаюсь по мере сил и моих скромных возможностей проводить идею демонтажа общины и прекращения переделов. Как минимум, я считаю необходимым право свободного
Пару месяцев назад я обсуждал это с Ростовцевым и подарил ему книгу с вашей замечательной статьёй.
То, что община — это фискальный инструмент, который правительство насаждало сверху, явилось для меня открытием. Я, как все считал её пережитком первобытно-общинного строя. Правда, вредным пережитком, а не зародышем будущего счастливого социалистического общества.
И меня поражает, что ваша статья не произвела эффекта разорвавшейся бомбы, что она прошла почти незаметно, и её не цитируют все подряд.
Неужели социалистические идеи в их худшем понимании столь популярны в обществе, что оно правды видеть не хочет и закрывает глаза на исторические свидетельства?
Сегодня мы с отцом гуляли вечером по Дворцовой набережной, разговор зашёл о крестьянской эмансипации, и папа практически подтвердил то, что написано в вашей статье.
Во время работы Уложенной комиссии при Екатерине Великой крестьяне писали наказы правительству, где умоляли не заставлять их отдавать земли в передел.
На переделах настаивало правительство.
Это всё есть в архивах.
Что вы думаете о том, чтобы поработать в них и подготовить публикацию?
Если возможно, я был бы рад составить вам компанию.
Предварительное разрешение от папа есть.
Ваш Великий князь Александр Александрович".
В среду 9 марта Саша отпросился с последних уроков на лекцию Костомарова. Заехал в Пажеский корпус за Кропоткиным, с которым условился накануне. Гогель, увы, увязался следом.
Погода была ещё морозная, но солнце уже грело по-весеннему и небо сияло бездонной голубизной.
— Слышал о новом романе Тургенева? — спросил Петя по дороге. — У нас в корпусе только о нём и говорят.
— Нет. А что за роман?
— «Накануне».
В будущем Саше его не читал. Ибо в школьную программу он не входил, а фанатом Тургенева Саша не был.
— В «Современнике» вышел?
— Нет! Что ты! «Современник» для Тургенева слишком революционный. В «Русском вестнике», у Каткова.
— «Ты»? — переспросил Гогель. — Князь, как вы смеете?
— Я ему разрешил, — объяснил Саша.
— Не в моём присутствии! — возразил гувернёр.
— Григорий Фёдорович! Ну, свои же люди! В университете Петя будет говорить мне «вы».
Гогель насупился.
— Все эти китайские
— Меньшиков был из литовских дворян, — заметил гувернёр.
— А я читал, что он купил себе литовское дворянство, — заметил Саша.
— Ладно, — вздохнул Гогель. — Но, чтобы в присутствии посторонних я этого не слышал!
— Надо на «Современник» подписаться, — проговорил Саша. — Да, на всё надо подписаться. Я пока получаю только «Отечественные записки».
— За чем же дело стало?
— За тем, что после того, как я купил восемь пудов еды для студентов, заключённых в Петропавловку, отец отобрал у меня наличные.
— Про продукты для узников меня слухи доходили, — сказал Кропоткин.
— А что говорят?
— Что ты скупил добрую половину товаров Круглого рынка для арестантов Петропавловской крепости.
— Болтуны! Где мне там скупить половину!
— А что за студенты?
— Помещик Гаршин не поделил жену с гувернёром своих детей Завадским. Красавица взяла в охапку пятилетнего сына, бросила двух старших детей и сбежала с их учителем. Гаршин такого издевательства не стерпел и настрочил донос в полицию, что гувернёр сей — ужасный заговорщик и отъявленный революционер. Учинили обыск, нашли устав тайного общества. И, видимо, ещё какие-то документы. Подробностей не знаю. Отец мне дело не даёт.
Потом то ли студент Завадский разговорился на допросах, то ли архив у него был интересный, то ли переписка чем-то занимательная, но закрыли ещё человек двадцать. Дело началось в Харькове и Киеве, но, учитывая особую важность следствия, теперь всех привезли в Петербург и засадили в Петропавловку.
— И ты им купил восемь пудов еды? — поинтересовался Кропоткин.
— Ну, да. Во-первых, я сильно подозреваю, что дело высосано из пальца. Во-вторых, даже если это наши доморощенные Орсини, к голодной смерти их никто не приговаривал.
— Вы же говорили, что их нормально кормят, Александр Александрович, — заметил Гогель.
— Так я сначала купил те восемь пудов, а потом познакомился с комендантом, — улыбнулся Саша. — Добрейшей души человеком.
— Ты был в казематах Петропавловской крепости? — спросил Кропоткин.
— Да, — кивнул Саша. — Я туда напросился после того, как узнал об арестах.
— Можешь рассказать?
— Да, конечно.
И Саша изложил примерно то же, что в адаптированной версии для печати.