Царь
Шрифт:
— Ладно, не будем людям праздник портить, — вздохнул я, — все же не каждый день такие победы случаются. Пусть порадуются, а мы пока наведаемся тут…
Бояре облегченно вздохнув понятливо закивали и бросились заниматься своими прямыми обязанностями. Затрубили трубы и войска двинулись внутрь города. Сначала кавалерия, затем повезли захваченные у врага пушки, причем рядом с ними шли глашатаи и громко крича, объясняли собравшимся, что это за орудия и при каких обстоятельствах они перешли в наши руки. Мы же с Никитой и Анисимом и небольшой свитой поскакали напрямую в Кукуй. Я больше не мог выдержать томительной неизвестности и хотел увидеть
Завидев нас, часовые тут же открыли ворота и мы, не останавливаясь, промчались до самой лютеранской кирхи. Спрыгнув с коня, я ворвался внутрь и остановился как вкопанный. Посреди молельного зала, распространяя вокруг явственный запах тлена, который ничто не могло перебить, стояли три гроба. На нетвердых ногах я прошел к ним и, стиснув зубы, заглянул внутрь. В ближайшем ко мне, лежало тело Курта Лямке. Говоря по совести, глядя на него я не испытал особых чувств. Еще один солдат павший еще в одном сражении. Наверное, я становлюсь циником, а точнее давно им стал. В среднем покоилась Лизхен, и я задержался рядом чуть дольше. Похоже, над ее лицом хорошо потрудился бальзамировщик, но все равно были видны следы оставленные нападавшими. Постояв минуту, я двинулся дальше и тут мои ноги едва не подкосились. Старый Фриц лежал с таким невероятным спокойствием на лице, что казалось, будто он не умер, а лишь на минуту прилег отдохнуть от множества дел выпавших на его долю. Не в силах стоять, я опустился рядом с гробом и застыл.
— Крепитесь, ваше величество, — раздался голос незаметно подошедшего патера. — Ваши близкие сейчас в лучшем из миров.
— Это плохое утешение, святой отец, — пробурчал я ответ. — Мой Фридрих не заслужил такого конца.
— Не говорите так, мой кайзер, — мягко возразил тот, — я хорошо знал старину Фрица и могу вам точно сказать, он был бы доволен. Старик всегда хотел умереть за вас и очень переживал свою немощь. Я был на месте, где все случилось и могу сказать, что это была славная битва. Они с Куртом не отступили ни на шаг и дрались до последнего, защищая госпожу Элизабет и маленькую Марту.
— Может, вы еще скажете, где она?
— Я не знаю где ваша дочь, но говорят, ее вырвал из рук нападавших и увез какой-то драгун. Я уверен, что она жива и скоро найдется.
— Мне бы вашу уверенность, святой отец. Кстати, вы довольно живо рассказывали о последнем бое старого Фрица.
— Я не всегда был священником, мой кайзер. Вы меня не помните, но я когда-то служил в том же эскадроне, где вы начинали службу.
— Святоша Рудди?
— Да, ваше величество, именно так меня и называли.
— Вы были хорошим рейтаром.
— Пастор из меня получился не хуже, — одними губами улыбнулся бывший наемник. — Это я настоял, чтобы их не хоронили без вас.
— Вы все правильно сделали, отец Рудольф, но теперь предайте эти тела земле. Они заслужили покой.
Договорив, я снял с пояса кошелек и бросил его священнику, после чего сразу же вышел. Ми спутники терпеливо ожидали меня, и я вдруг отчетливо увидел как осунулись и посерели лица Никиты и Анисима.
— Про твоих то, что слыхать? — Спросил я у Пушкарева, припомнив внезапно, что его терем с лавкой стояли рядом с Вельминовским.
— Поехали, посмотрим, — пожал плечами тот, — авось чего сыщем.
— Ты деревянный чтоль, — скривился как от зубной боли Никита, — не чувствуешь ничего ровно чурбан.
— Может и деревянный, — не стал спорить полуголова, и что-то в его безмятежном виде так меня удивило, что я ни секунды немедля вскочил в седло.
Кривые улочки стрелецкой слободы были переполнены вернувшимися домой стрельцами и телегами из полкового обоза. Кое где навзрыд рыдали женщины, как видно оплакивая павших в бою. В других местах стрельцы деловито таскали с повозок привезенные домой трофеи, а в третьих уже рекой лилось хлебное вино, и раздавались разухабистые песни.
Чернобородый Семен, получив разрешение от полусотника, прихрамывая, отправился домой. Лошади у него не было, так что добычу пришлось тащить на себе в перекинутом через плечо узле. Впрочем, последняя была не велика, и стрелец, отказавшись от предложенной ему помощи, бодро ковылял по улице. Поначалу по давней своей привычке бухтел, дескать, мало выделили за таковой-то поход. И то сказать, разве это доля для пораненного в сече? Два польских жупана не слишком испачканных кровью, несколько пар исподнего, да справные сапоги на немецкий манер! Всякий сведущий человек скажет, что это курам на смех и Семен не преминул излить желчь на товарищей деливших добычу. Однако с каждым шагом приближавшим его к дому, лицо служивого разглаживалось. Припрятанные им несколько драгоценных перстней срезанных с убитых, украшенный серебром кинжал, и, самое главное, полный кошель диковинных золотых монет приятно грели душу. "Корову куплю и лошадь. А лучше две коровы… хотя что там коровы, это же теперь можно в торговлю удариться, али еще чем заняться" — размышлял он над своей удачей, — "тут главное не обмишулиться и все хорошенько обдумать!"
У ворот его никто не ждал, и стрелец снова почувствовал злобу. "Как же так, он раненый из похода с добычей, а домашним и горя мало!" Открыв калитку, он сбросил узел на землю и зычно заорал:
— Эй, где вы там! Маланья, выдь сейчас же!!!
Жена, худая женщина с поблекшим лицом испуганно выскочила на крыльцо и тут же с поклоном бросилась к мужу. За ней следом выбежали дети, но не кинулись к отцу, а нахохлившись, встали у двери, с тревогой наблюдая за происходящим. Пока мать с поклонами встречала своего кормильца, младший тихонько шепнул сестре:
— Видать тятенька не пошел в кабак.
— Значит, бить будет! — со вздохом отвечала старшая.
— Что-то не ласково вы меня встречаете, — ощерился Семен на своих домашних, — даже Трезор не показался!
— Издох Серко, — робко возразила ему жена.
— Давно? — насторожился хозяин.
— Вчера еще. Скулил бедолага и на амбар рычал, мы уж думали хорь там завелся…
— Без собаки худо, — задумчиво протянул Семен, — того и гляди лихие люди залезут!
— Да чего брать то у нас, — горестно вздохнула супруга, тут же вызвав гнев у мужа.
— Но-но! Глянь, чего принес. А на завтра пойду к казначею, сказывали за поход, да за рану еще и серебра отсыпят…
— Да ты ранен! — Переполошилась Маланья.
— Нет, я на палку от нечего делать опираюсь, лучше иди на стол собери, а то отощал в походе, — с немалым раздражением в голосе отвечал ей Семен и обернулся к детям, — а вы, занесите пищаль с бердышом в дом, пока я гляну, кто там у нас завелся.
— Да готово уж все…
— Делайте что велено!
Дети, ни слова не говоря, тут же кинулись и, подхватив отцовское вооружение и узел с тряпьем поволокли их внутрь дома.