Цареубийца. Подлинные мемуары графа Орлова

Последние шесть лет жизни графа Алексея Григорьевича Орлова я состоял при нём на службе. Впрочем, это нельзя было назвать службой в полном смысле слова, поскольку у меня не было определённых обязанностей, так же как присутственных дней. Имея характер жизнелюбивый и деятельный, граф Алексей Григорьевич иногда тем не менее впадал в глубокую хандру, которую не могла развлечь даже единственная

и горячо любимая им дочь Анна. В это время он приглашал меня для разговоров и бесед, в которых изливал желчь, накопившуюся у него в душе.

С другой стороны, графу нравились рассуждения о науке и искусстве, о которых он имел смутное представление из-за недостатка образования, полученного в юности, однако относился к ним с великим уважением, подкрепляя оное значительными пожертвованиями в пользу соответствующих учреждений и частных лиц. Немало часов мы провели с ним в подобных беседах.

Случалось, граф Алексей Григорьевич звал меня и в часы веселья, когда он предавался ему в узком домашнем кругу. В отличие от праздников, которые граф проводил для специально приглашенных гостей, в числе коих бывали и царственные особы, его домашние праздники не были столь пышными и широкими, однако куда более искренними. Не опасаясь чужих ушей, он позволял себе откровенные высказывания, а иной раз обращался к воспоминаниям о своей жизни, полной удивительных событий.

Незадолго до смерти граф Алексей Григорьевич отметил своё семидесятилетие: вначале с приглашенными гостями, а через пару дней – в домашнем кругу. Будто предчувствуя скорую кончину, он был особенно разговорчив и рассказал много такого, о чём раньше умалчивал. К счастью, я догадался записать его воспоминания, несколько дополнив их тем, что слышал ранее, и в таком виде представляю нашей читающей публике.

Остаётся добавить, что дело происходило в сентябре 1807 года, вначале в подмосковной усадьбе графа на Донском поле, а потом – возле Чайного домика в Нескучном саду, ещё одном графском имении, расположенном по соседству с первым.

Именины графа Алексея Григорьевича отмечались в конце сентября, но недели за две до этого он тяжело захворал. Его дочь Анна ухаживала за ним, как усердная сиделка, – трогательно было видеть такую заботу об отце. Он женился, когда ему было уже далеко за сорок; в браке у него родилось двое детей, дочь и сын, рождение которого унесло жизнь жены графа, а менее чем через год скончался и младенец.

Дочь свою граф Алексей Григорьевич любил всем сердцем; примечательно, что после её рождения императрица Екатерина лично приехала поздравить Алексея Григорьевича, но прибавила при этом: «Как было бы хорошо, если бы родился мальчик. Боюсь, граф, вы не способны воспитывать девочек, и поэтому желала бы вам сына, которому вы могли бы служить примером».

Государыня ошиблась: редко можно было встретить отца, столь же нежно и трепетно заботившегося о своей дочери, как граф Алексей Григорьевич. Он дал ей превосходные воспитание и образование, так что в Москве она считалась лучшей невестой не только из-за богатства отца, но и в силу свойств её характера, ума и поведения.

Граф Алексей Григорьевич Орлов, начало 1800-х годов

Граф называл её «Нинушкой», с ударением на «у», а она с неподдельной любовью величала его «батюшкой», но обращаясь при этом на «вы». Когда он недомогал, она дни и ночи сидела возле его постели, да он никого другого и не допустил бы до себя, не доверяя лекарям и ругая их шарлатанами.

…Я зашёл наведать графа на второй или третий день его болезни. Графская спальня находилась на втором этаже господского дома (как уже было сказано, мы жили тогда на подмосковной

даче Алексея Григорьевича на Донском поле). Дом этот был построен специально для графа знаменитым нашим зодчим Казаковым, который постарался учесть все прихоти хозяина: Алексею Григорьевичу нравились комнаты округлые, без углов, но с множеством окон, поэтому Казаков второй и третий этажи выстроил в форме ротонд, окруженных колонами. Здесь и была спальня графа, где стояла его кровать французской работы, весьма красивая и дорогая, а около неё – большое кресло, в котором сейчас дремала молодая графиня. На столике горела свеча под зелёным абажуром, через окна лился лунный свет.

Мягко ступая по персидским коврам, лежащим на наборном деревянном полу, я неслышно подошёл к кровати, однако граф тут же открыл глаза:

– А, господин философ! – он звал меня так потому, что когда-то я окончил философский факультет Московского университета. – Поболтать пришёл? Что же, давай поболтаем, а то лежу тут и помираю от скуки.

– Батюшка, вам не надо разговаривать, – встрепенулась молодая графиня. – Надобно беречь силы.

– Полно, Нинушка, жизнь прошла, а для того чтобы умереть, кому сил недоставало? – возразил граф.

– Батюшка! – с укором произнесла она и недовольно взглянула на меня: – Вы, Алексей Андреевич, лучше бы сказали ему, что нужно отменить приглашение на именины, пока не поздно: где уж нам теперь гостей принимать!

– Глупости! – перебил он её. – Что в Москве подумают, если граф Орлов от своих именин откажется? Когда мне пятьдесят было, вся Москва месяц гуляла; шестидесятые свои именины я пропустил из-за императора Павла Петровича, который не мог мне простить смерти отца своего, такого же сумасшедшего, как он, и вынудил по заграницам скитаться, – так неужели я семидесятые именины пропущу? Да если бы у меня лишь последнее дыхание осталось, так и на нём именины справил бы. И не спорь со мною напрасно, Нинушка, – как я сказал, так и сделаю, ты меня знаешь!

Графиня Анна Орлова, дочь Алексей Григорьевича

После этой тирады граф ослабел и уронил голову на подушку; графиня Анна Алексеевна вытерла ему пот со лба и дала отпить глоток какого-то снадобья из фарфоровой чашки. Грудь графа тяжело вздымалась, его лицо побледнело, а руки судорожно перебирали одеяло; он был действительно очень плох.

– Ваше сиятельство, – сказал я, когда ему немного полегчало, – если вам угодно узнать моё мнение, именины отметить нужно, поскольку приглашения уже разосланы, однако не стоит их растягивать. Пышное празднество вряд ли уместно сейчас, когда всего три месяца прошло после заключения мира [1] , окончившего злополучную для нас войну с Наполеоном в Австрии и Пруссии, и многие московские семьи ещё не сняли траур по погибшим мужьям, сыновьям и братьям своим. Наполеон подобно…

– Наполеон! Что такое Наполеон?.. – перебив меня, презрительно фыркнул граф. – Воевать разучились, вот что я скажу. При матушке-императрице такого позора не было: тогда ни одна пушка в Европе без нашего позволения выстрелить не смела. А ныне измельчала Россия и люди стали не те, – граф махнул рукой. – Ну да ничего, не такое переживали, переживём и это! Российские жернова всё перемелют, одна мука останется.

– Батюшка, умоляю, прислушайтесь к словам Алексея Андреевича, – вмешалась молодая графиня.