Цареубийцы (1-е марта 1881 года)
Шрифт:
— Не испугаете, баронесса.
— Но, mon colonol, — сказал Карелин, баронесса София Федоровна совсем и не хочет вас пугать. Я нам тоже должен сказать дискретно, что Император Франц Иосиф, граф Андраши и Каллаи, распоряжающиеся Австрийской политикой, не могут допустить Русского влияния на Балканах. Им Турция много удобнее, чем Россия. Чтобы освободить славян — нужно уничтожить Австрию. Добровольческое движение Австрию не пугает — оно выгодно даже ей, ибо ослабляет и Турцию, и Сербию. Но вмешательство России — это уже совсем другое дело… И притом — Румыния… А, нет, Румыния теперь совсем не та, что была при матушке Екатерине или Александре I. Там нет больше господарей, которых легко было купить, —
7
На нас смотрит Европа… (франц.)
— Черта-с два смотрит Европа на Румынию, — пробурчал себе в густые усы Фролов. — Нужны ей очень эти Руманешти.
— La Roumanie — enfant cheri de l’Europe. L’Europe ne permettra pas toucher a la Roumanie. [8] Князь Бларамборг и вице президент Сената Ион Гика — открытые враги России и члены могущественной туркофильской партии.
— Подумаешь!.. Как все это сложно!.. Как трудно!.. Бедный государь, — с тяжелым вздохом сказала графиня Лиля и положили на блюдечко вторую порцию малины со сливками. — Удивительная у вас малина, Афиноген Ильич…
8
Румыния — любимое детище Европы. Европа не позволит трогать Румынию. (франц.)
— А Братиано?..
— Que c’est que c’est Братиано? Бларамберг сказал про него: «Il a commence sa carriere avec Orsini et il la termine avec un cosaque». [9]
— И отлично!.. Фролов, мотай на ус!.. Братиано — большой патриот. Вы, наверно, знаете, как он ответил на это: «Si je savais qu’une alliance avec le diable, non seulement аvec un cosaque, ferait du bien a ma patrie, je le signerais». [10]
— Un gaillard. [11]
9
Что такое Братиано?.. Он начал карьеру с Орсини и кончает ее с казаком. (франц.)
10
Если бы я знал, что союз с самим чертом, не только с казаком, принесет пользу Родине, я и такой союз подписал бы. (франц.)
11
Шутник. (франц.)
— Как трудно!.. Подумаешь, — шептала графиня Лиля, приканчивая малину. Она одна еще ела, все уже кончили и ожидали ее. — Англия, Австрия, Румыния и все враги России и славян… А там Биконсфильд, Андраши, Бларамберг — и тоже злейшие враги России. Бедный Государь.
Встали из-за стола и перешли на просторный балкон, где был приготовлен кофе. Афиноген Ильич обратился к баронессе:
— Вы позволите курить?
Мальчик грум подал генералу трубку с длинным чубуком и, став на колени, помогал ее раскурить.
— Николай Евгеньевич, как вы на все это смотрите? —
Они стояли вдвоем в стороне от гостей, у стеклянной двери балкона. Тремя маршами вниз спускалась широкая деревянная лестница. Вдоль нее пышно разрослись в больших горшках розовые гортензии. Перед балконом в круглой клумбе цвели табак, левкои, резеда и душистый горошек. Пригретые полуденным солнцем цветы дышали пряным ароматом. Шмели с тихим жужжанием носились над клумбой. Покоем и ленью веяло от ярко освещенного солнцем сада.
— У меня тошно на душе, Николай Евгеньевич. Неужели и война еще возможна? Вот там, на наших глазах, матрос убился — одна смерть — и не могу успокоиться, не могу осознать себя… Не могу понять, как после этого может быть богатство, красота, лошади, собаки, сытная еда, довольный смех и праздные разговоры… да еще о войне… Ведь на войне массами будут убивать вот таких же матросов и солдат?
— Да, Вера Николаевна.
— Я не могу постигнуть всего этого!.. Скажите, мне говорили, что вы в Морском училище участвовали в каком-то кружке самообразования.
— Да, — улыбаясь бледной улыбкой, сказал Суханов, — это верно. Нас прозвали «китоловами». Мы мечтали заняться китобойным промыслом, чтобы добыть средства на дело революции. Юношеские то были мечты, навеянные, конечно, чтением Майи Рида, Жюль Верна, Вальтера Скотта и историей великой французской революции.
— Почему — революции?
— Без революции вот все так и будет, Веря Николаевна, войны, засилие богатых и знатных. И мальчик грум, стоящий на коленях перед генералом…
— Он помогает раскурить трубку. Я и сама стала бы для этого на колени.
— Вы — другое дело… Вы — родственница. Вы по любви стали бы, а не по обязанности. Ведь это, как было при крепостном праве, так и теперь осталось.
— Ну, разве?..
— Нет, хуже, чем было тогда. Крепостной знал, что он — раб, а этот думает, что он свободен… А какая же свобода?.. То же «ты», и тот же рабский страх. Только тогда боялись плетей на конюшне, а теперь боятся, что прогонят с места, голода боятся…
— Да, пожалуй… А как вы думаете, война за освобождение… Ведь это хорошо?.. Как вы смотрите на Черняева и на тех, кто идет к нему?..
— Я знаю, что в революционных кружках обсуждали этот вопрос.
— И что же?..
— В Одессе образовались даже нелегальные комитеты помощи добровольцам, но, когда казенный патриотизм стал проявлять себя, когда об этом заговорили в «Новом Времени» и стали писать Катковы — они загасили искреннее душенное сочувствие сербам… Там сказали — зачем ехать на Балканы и сражаться за свободу славян, когда миллионы русских крестьян продолжают находиться в рабском угнетении?
— Значит?..
— Надо бороться не с турками за свободу славян, а с царским правительством за свободу крестьян. И если будет война, ее надо использовать. И Англия, и Австрия в этом случае не враги наши, но союзники, — понижая голос до шепота, сказал Суханов.
— Вечная борьба — вечное убийство!
— Как у Дарвина в его «Struggle of Life». [12] Вы читали?
— Нет…
За стеклянной дверью в саду было тихо. На балконе жарко разгорался спор. Дверь отворилась, и подле Веры появился ее троюродный кузен Афанасий. Его румяное загорелое лицо было краснее, чем обыкновенно. Он был сильно навеселе.
— Иди, Вера, выручай. Папаня мой сейчас в драку полезет с этим штатским дип-пломат-том, черт его дери совсем!..
12
Борьба за существование. (англ.)