Царевна Вавилонская
Шрифт:
Гангарид не мог понять, как два перста могут достать так далеко.
Затем перед его глазами прошел весь двор владыки мира. То были важные лица, одни – в пурпуровых мантиях, другие – в фиолетовых [54] , почти все они умильно поглядывали на Амазана, кланялись ему и говорили друг другу: «San Martino, che bel ragazzo! San Pancratio, che bel fanciullo!» [55]
Усердствующие [56] , чье ремесло заключалось в том, что они знакомили иностранцев с достопримечательностями города, поспешили показать ему развалины, в которых отказался бы переночевать даже погонщик мулов; это были памятники былого величия народа-владыки. Он увидел также картины двухсотлетней давности и статуи, изваянные двадцать веков назад. Они показались ему образцовыми произведениями искусства.
54
Красные мантии носили католические кардиналы, а фиолетовые – епископы.
55
Святой Мартин, какой прелестный юноша! Святой Панкратий, какой прелестный мальчик! (итал.)
56
Усердствующие – члены церковной конгрегации святого Антония, первоначально занимавшиеся лечением больных.
– Создаете ли вы и теперь подобные произведения?
– Нет, ваша светлость, – ответил один из усердствующих, – но мы презираем весь остальной мир на том основании, что у нас сохранились эти редкости. Мы, подобно старьевщикам, заимствуем нашу славу у старых одежд, залежавшихся в кладовых.
Амазан пожелал взглянуть на дворец владыки мира. Его провели туда. Он увидел людей в фиолетовых одеждах, подсчитывающих доходы государства: столько-то со страны, расположенной на Дунае, столько-то с других – на Луаре, Гвадалквивире, Висле.
– Ого! – воскликнул Амазан, взглянув на свою карту. – Я вижу, ваш господин владеет всей Европой, подобно древним героям города на семи холмах.
– Он, согласно божественной воле, должен царить над всей вселенной, – ответил ему человек в фиолетовом. – И даже было время, когда его предшественники почти завершили дело создания вселенской монархии, но потом их преемники по доброте своей стали довольствоваться деньгами, которые короли, их подданные, выплачивают им как дань.
– Значит, ваш господин действительно царь царей? И таков его титул? – спросил Амазан.
– Нет, ваша светлость, его титул – «слуга слуг». Первоначально он был рыбаком и привратником [57] , вот почему знаки его достоинства – ключи и сети. Но он при этом повелевает царями. Недавно он отправил сто одно предписание кельтскому королю [58] , и тот подчинился.
– Надо полагать, ваш рыбак послал также пятьсот – шестьсот тысяч человек, чтобы заставить выполнить это сто одно предписание?
– О нет, ваша светлость, наш святой повелитель не может оплатить содержание и десяти тысяч солдат. Но ему подчинены не то четыреста, не то пятьсот тысяч вдохновенных пророков, рассеянных по другим странам. Хотя эти пророки придерживаются разнообразных воззрений, но живут они, разумеется, за счет народа. Они именем божьим возвещают, что мой повелитель может своими ключами отомкнуть и замкнуть все замки, особенно же замки денежных сундуков. Некий нормандский священник [59] , состоящий духовником при вышеупомянутом кельтском короле, убедил того, что он должен беспрекословно повиноваться ста одному велению моего владыки, ибо, да будет вам известно, одна из привилегий Старца семи холмов состоит в том, что он всегда прав, – и тогда, когда он соблаговолит что-нибудь сказать, и тогда, когда он соблаговолит что-нибудь написать.
57
По церковной легенде, первым римским епископом был апостол Петр, который затем уже передал власть папе. До того, как стать учеником Христа, Петр будто бы был простым рыбаком, а после смерти стал хранителем ключей от Рая.
58
Речь идет о булле папы Климента XI (1713 г.), осудившей янсенизм, которую он направил королю Людовику XIV.
59
Имеется в виду иезуит Мишель Ле Теллье (1648 – 1719), последний духовник Людовика XIV.
– Ей-богу, это необычайный человек! – сказал Амазан. – Мне очень любопытно было бы пообедать с ним.
– Ваша светлость, будь вы даже царем, все равно он не посадил бы вас за один стол с собой. Самое большее, что он мог бы сделать для вас, это приказать накрыть для вас стол возле его стола, только поменьше и пониже. Но если вы желаете удостоиться чести говорить с ним, я выхлопочу вам аудиенцию, но, конечно, за buоnа mаnciа [60] , который вы соблаговолите поднести мне.
60
Щедрый подарок (итал.).
– Охотно, – ответил Амазан.
Человек в фиолетовом поклонился.
– Я представлю вас завтра Старцу семи холмов, – сказал он. – Вы должны будете трижды преклонить перед ним колена и облобызать ему ноги.
При этих словах Амазан разразился оглушительным хохотом. Он вышел, держась за бока, хохотал до самой гостиницы, да и там долго еще продолжал смеяться.
Во время обеда к нему явились двадцать безбородых мужчин и двадцать скрипачей и дали концерт; потом до вечера за ним ухаживали самые знатные вельможи города. Они делали ему предложения еще более странные, нежели целование ног Старцу семи холмов. Так как Амазан был очень вежлив, он сперва предположил, что эти господа принимают его за женщину, и в самых изысканных выражениях разъяснял им их заблуждение. Но, теснимый чересчур настойчиво несколькими особенно предприимчивыми мужчинами в фиолетовых одеждах, он наконец вышвырнул их из окна, не почувствовав при этом, что приносит хоть какую-то жертву прекрасной Формозанте.
Он поспешил покинуть этот город владык мира, где предлагают целовать старца в ногу, словно у него на ноге щека, и где к молодым людям пристают с еще более странными предложениями.
10
Переезжая из края в край, равнодушный ко всяческим заигрываниям, неколебимо верный вавилонской Царевне, исполненный гнева на египетского фараона, Амазан – этот образец постоянства – прибыл наконец в новую столицу галлов [61] . Этот город, как и множество других городов, пережил все стадии варварства, невежества, глупости и убожества. Его древнее название означало «грязь и навоз» [62] , затем ему дали имя в честь Изиды, культ которой дошел и до него [63] . Первый сенат состоял из лодочников [64] . Город долгое время был порабощен героями-хищниками семи холмов, а спустя несколько столетий другие герои-грабители [65] , прибывшие с противоположного берега Рейна, снова завладели его небольшой территорией.
61
То есть Париж; старой столицей Галлии считался Лион.
62
Древнее название Парижа – Лютеция; оно восходит к латинскому слову lutum (грязь).
63
Латинское название Парижа (Parisii) некоторые историки по созвучию пытались возвести к имени богини Изиды.
64
Во времена Тиберия (I в.) артель лодочников воздвигла алтарь в честь Юпитера на месте современного собора Парижской богоматери, что, по преданию, положило начало Парижу.
65
Имеется в виду германское племя франков, вторгшееся в Галлию в V в.
Все изменяющее время разделило этот город на две половины: одну – очень внушительную и привлекательную, и другую – грубоватую и безвкусную. Каждая была как бы олицетворением своего населения. В городе жило по крайней мере сто тысяч человек, у которых не было иных занятий, кроме развлечений и веселья. Эти праздные люди выносили приговоры творениям искусства, хотя создавали их другие. Они ничего не знали о том, что происходит при дворе, – казалось, он находится не в четырех, а в шестистах милях от них. Беззаботное, легкомысленное времяпрепровождение в приятном обществе было их самым важным, их единственным занятием. Ими управляли, словно детьми, которым дарят игрушки, лишь бы они не капризничали. Когда им рассказывали о бедствиях, опустошавших их родину два века назад, о тех страшных временах, когда одна половина населения уничтожала другую из-за пустых мудрствований [66] , они соглашались, что это действительно очень нехорошо, но затем снова принимались смеяться и петь куплеты.
66
Намек на религиозные войны во Франции XVI в.
Чем любезнее, обходительнее и приятнее были эти праздные люди, тем резче выступало различие между ними и людьми, занятыми делом.
Среди этих занятых, или делающих занятой вид, людей была кучка мрачных фанатиков, частью глупцов, частью плутов, одна внешность которых наводила уныние на весь мир; будь на то их воля, они, не задумываясь, перевернули бы его вверх ногами, только бы добиться хоть небольшого влияния. Но люди праздные, приплясывая и распевая, принуждали их скрываться в пещерах [67] , подобно тому как птицы принуждают прятаться в развалины серых сов.
67
То есть в монастырях.
Другие занятые люди [68] , менее многочисленные, выступали в роли хранителей древних варварских обычаев, против которых громко вопияла человеческая природа; руководились они при этом лишь своими истлевшими летописями. К любому отвратительному и бессмысленному обычаю, описанному там, они относились словно к священному закону. Вот из-за их гнусного нежелания мыслить самостоятельно и привычки черпать свои воззрения в тех стародавних временах, когда вообще не умели мыслить, в этом городе развлечений еще сохранились жестокие нравы. Именно в силу этого там не существовало никакого соответствия между преступлением и наказанием. Бывало, у невинного человека мучительными пытками вырывали признание в том, чего он не совершал. Легкий проступок какого-нибудь юноши [69] карали столь же строго, как отравление или отцеубийство. Праздные люди начинали тогда громко протестовать, но назавтра все забывали и снова принимались болтать о последних модах.
68
Речь идет о представителях судейского сословия.
69
Вольтер имеет в виду шевалье де Ла Барра (1747 – 1766), обвиненного в том, что он демонстративно сломал распятие, и обезглавленного за это 1 июля 1766 г. Этот яркий случай религиозной нетерпимости и фанатизма имел широкий отклик в Европе.