Цари. Романовы. История династии
Шрифт:
– Мы в Москве больше рысаками интересуемся, матушка.
– А жаль, – увлеченно говорила императрица. – Большой успех имею у публики. Я сама издаю журнал… анонимно. Но какие тайны у нас в России! Конечно, все всё знают. Я вызвалась печатать в моем журнале критические замечания публики. Вот, думаю, в Европе подивятся свободе нашей! А от ненужных вопросов убережет мое имя… Но я забыла о наших мрачных литераторах. Немедленно господин Фонвизин сделал вид, что не понимает, кто издает журнал на самом деле… И начал спрашивать. Как ты думаешь, что заинтересовало его теперь, когда мы достигли таких успехов в войнах, в образовании,
Граф Алексей Григорьевич молчал.
– Как здоровье жены твоей?
– Спасибо, матушка государыня. Детей только нет. Взял молодую, думал, сына рожу. Кто род продлит?
– Ну, сын у тебя есть, Алексей Григорьевич.
– Незаконный отпрыск, Ваше величество. В ноги кланяюсь, что чинами его не забываете. Он у меня с малолетства в полк записан. Но законных наследников нету… Нас было пять братьев – и ни одного законного наследника. Ни у кого. Видать, за грехи, матушка.
– Ну, говори, зачем приехал, – усмехнулась государыня.
– Грех сними с наших душ, Ваше величество. Просьбу Гриши передать хочу. – Он помолчал. И, внимательно взглянув на государыню, спросил: – Ты хоть знаешь, матушка, как Григорий-то умер?
– Пожалей меня, Алексей Григорьевич, – торопливо сказала императрица. – Избавь от рассказа. Достаточно я пролила слез. Неделю на кровати колодой валялась. Неужто еще хотите?
– Гришкину волю сообщаю, – твердо начал граф. – Возьми ее из тюрьмы. Пускай в монастыре живет… Кроткая она, не опасная тебе. Прости холопа за слова безумные. Казни меня, но волю Гриши исполни.
Императрица холодно смотрела на графа.
– Мимо Шлиссельбурга ездить боюсь… Все тебе исполнил Гришка. И я тоже… Сердце пустое стало. Жить незачем… Исполнили мы твои поручения!
Глаза его бешено сверкали, это опять был опасный человек со шрамом.
– Поручения?! – вдруг в ярости вскочила императрица. – Неужто ты думаешь, что я давала бы поручения вам, если б вместо проклятых юбок на мне были ваши штаны?! Проклятие родиться женщиной! Вы были моими руками и глазами! Потому что баба! В этой стране, где баб презирают… где муж всему голова… я была…
– Исполни волю Гриши, матушка, – мрачно повторил Орлов. Она быстро ходила по кабинету, пила воду стакан за стаканом.
И вдруг успокоилась и проговорила с нежной улыбкой:
– Ну что ж. Коли вы стали так пугливы, герой Чесменский, и боитесь ездить мимо Шлиссельбурга, – она светски засмеялась, – теперь вам придется бояться ездить мимо Ивановского монастыря.
– Спасибо, матушка! – Орлов низко поклонился в ноги государыне.
– Ступай с богом, Ваше сиятельство, – ласково сказала императрица.
Орлов вышел из кабинета. Тотчас открылась дверь в стене, и в кабинете появился молодой красавец Александр
– Как странно, душа моя, – начала государыня, нежно глядя на молодого человека, – я сейчас подумала: Григорий Орлов и граф Панин всегда ненавидели друг друга, а умерли почти одновременно. Вот, должно быть, удивились эти люди, столь не любившие друг друга, тотчас встретившись на том свете!..
Орлов ехал в карете и весело разглядывал в окно весенние петербургские виды.
«Значит, Ивановский монастырь… Ишь, что задумала! Императрица Елизавета предназначала сей монастырь для призрения вдов и дочерей заслуженных людей. Вот и определила она туда ее собственную дочь. Кстати, игуменью там Елизаветой кличут. Значит, должна она будет обращаться к надзирательнице своей: „Мать Елизавета“. Да, умеет повеселиться государыня!..» И граф расхохотался.
Эпилог
Последняя встреча
Прошло еще десятилетие, наступила середина девяностых годов. Век умирал. Уходила эпоха. Уже сошли в могилу и Вяземский, и Грейг, и Радзивилл, и Потемкин, а Екатерина и граф Алексей Григорьевич все жили. В Петербург графа звали редко, да и сам он туда не стремился. Но переписывались они с императрицей с удовольствием, и милостями она графа не оставляла.
«На днях я послала ему табакерку с изображением памятника во славу его и написала: „Я в табакерку насыпала бы табаку, батенька, растущего в моем саду. Но опасаюсь, что дорогою высохнет“».
В редкие наезды в столицу граф непременно бывал принят государыней.
Из записок последнего секретаря Екатерины Второй Александра Моисеевича Грибовского:
«Граф Орлов хоть в отставке и живет в Москве, но находится в особой милости у государыни. Он пишет ей письма и всегда получает от нее ответы… В нынешний приезд граф привез к нам в Санкт-Петербург свою совсем молоденькую дочь Анну. Я никогда не видел графа прежде. Но по высокому росту, нарочитому в плечах дородству и по шраму на левой щеке я сразу узнал героя Чесменского».
– Проси… Проси Алексея Григорьевича!
Граф Орлов в аншефском мундире с шитьем входит в уборную государыни. Он ведет за руку девочку в белом кисейном платье, с великолепными бриллиантами.
– Боже мой… Значит, это она?! – восторженно и ослепительно улыбается императрица.
– Да… Дочь моя Анна. Мать померла сразу после родов. Сирота она у меня. Гувернера взял, воспитателей, да разве мать заменишь?..
– Слыхала, слыхала, что души в тебе отец не чает, – ласково говорит Екатерина девочке. – Ну, подойди ко мне, дитя мое!
Девочка, потупясь, испуганно подошла. Императрица нежно подняла ее лицо, целует в щеку и произносит торжественно:
– Твоему отцу мы обязаны частью блеска нашего царствования. Это он присоветовал нам послать флот в архипелаг и пожег турок.
Девочка совсем оробела, молчит.
– Ну, поиграй с собачками, – смеется императрица и милостиво указывает на двух левреток, лежащих в корзине. – Познакомься: это семейство сэра Тома Андерсена-младшего…
Анна подходит к собачкам и молча стоит над ними, не зная, что делать. Собачки лают.