Царица любит не шутя (новеллы)
Шрифт:
С того дня, следуя советам Шакловитого, правительница принимала самые чрезвычайные меры для обережения своей особы. Никогда не выходила из Кремля без стрелецкой охраны, даже на богомолье, и каждым словом, каждым шагом своим показывала, что пытается оберечь себя от могущего быть со стороны Петра насилия. Когда братец приехал из Коломенского, чтобы поздравить одну из сестер отца, тетушку-царевну Анну Михайловну, с днем ее тезоименитства, вокруг Софьи стояло пятьдесят стрельцов в полном вооружении. Обстановка во дворце была напряженная. Петр смотрел затравленным волчонком, готовым вот-вот укусить…
В Кремле начали находить подметные письма, извещавшие о готовящемся набеге потешных
Софья делала вид, будто страшно напугана. Впрочем, она и так была напугана неумолимым взрослением Петра, поэтому особенно притворяться ей не приходилось. И вот она, собиравшаяся идти в Донской монастырь на богомолье, ход свой туда отменила и заперлась в Кремле под охраной четырех сотен стрельцов. Еще триста стали караулом на Лубянке. Их подуськивали: надобно-де убить старую медведицу, царицу, а буде сын станет заступаться за мать, то и ему спускать нечего.
О действиях Шакловитого стало известно в Преображенском. Оттуда мигом ринулись ночными тропами лазутчики. Один умудрился пробраться в Кремль и был схвачен чуть ли не возле Грановитой палаты. Это оказался спальник Петра по имени Плещеев.
Пока Шакловитый разбирался с ним, сотник стрелецкого Стремянного полка Ларион Елизарьев и еще семь стрельцов, которые главу Стрелецкого приказа давно ненавидели, имели к нему свои счеты и готовы были даже душу дьяволу продать (желательно подороже), только бы с Федькой сквитаться, порешили предупредить молодого царя, что против него затевается недоброе. Идти в Преображенское решились стрельцы Мельнов и Ладогин.
Понятно дело, что отправились они в путь ночью — ночью же и появились в Преображенском. Петр крепко спал. Пробудившись, охваченный неодолимым ужасом, он выскочил из дому в одной сорочке, босой, вскочил верхом и ринулся куда глаза глядят. Насилу нагнали его в лесу, заставили одеться. После этого Петр во весь дух пустился в Троицкую лавру, куда прибыл через пять часов непрерывной скачки. На другой день в Троицу прибыли Наталья Кирилловна с Евдокией, преданные Петру бояре, потешные войска и стрельцы Сухарева полка. А к вечеру туда же начали собираться иноземные полки. Первым привел своих солдат капитан Франц Лефорт. Слегка отдышавшись от первого страха, Петр начал писать грамоты во все стрелецкие полки и призывать их к Троице.
К слову — доносчики потом были щедро награждены Петром за спасение его жизни. Каждый получил по тысяче рублей — деньги совершенно невероятные! Срубить и поставить избу стоило два рубля, так что ж можно было устроить на тысячу?!
Софье чудилось, еще никогда в жизни не было у нее такого страшного утра, как утро того дня, когда она узнала о бегстве Петра! Шакловитый не верил вестям, пытался перехватывать болтунов, однако уже вся Москва знала о случившемся. Софья и Шакловитый пытались перед ближними людьми делать вид, будто чего-то в таком роде ждали, что все идет как надо, но не могли скрыть тревоги и страха. Не помогали и молебствия, которые неустанно выстаивала Софья. А главное — впервые молитва не облегчала душу.
Она думала, то пробуждение, то утро было самым страшным? Теперь у нее не будет других!
Стрельцы бежали к Петру полк за полком, а попытки Софьи примириться с братом не знали успеха. Патриарх Иоаким откровенно предал правительницу: поехал к Петру якобы за миром, да так и остался в Троице, заявив, что всегда поддерживал молодого царя, а Софье-де пора в монастырь. Да, уходили все, кто был не слишком крепкими узами связан с Софьей.
Тогда она решила сама пойти к Троице, чтобы помириться с Петром. Но и он, и его советники отлично сознавали, что ее встреча со стрельцами может все переменить. Слишком сильным было обаяние ее личности — женщины, государыни, повязанной с ними круговой порукой майского мятежа и хованщины [23] . Поэтому ей не позволили даже близко подойти к Троице. Возле Воздвиженского ее остановил князь Троекуров, верхом ожидавший ее у обочины.
23
Это название в истории получило время, когда стрельцы беспрекословно подчинялись Ивану Хованскому.
Спешился неохотно.
— Воротись в Москву, царевна, — сказал угрюмо, не глядя в глаза и воротя щекастую рожу, как будто от больной немытой нищенки. Даже и слово «царевна» в его устах отчего-то звучало оскорблением — словно непотребной девкой назвал. — Не то…
— Ты не забыл ли, пес, с кем говоришь? — так и взвился стоящий на полшага позади Софьи Федор, сжимая рукоять нагайки и, по всему, испытывая сильнейшее желание пустить ее в ход. — Опамятуйся!
— Ты сам пес поганый и приблудный, — вызверился Троекуров — без особенной, впрочем, злости, словно и впрямь на ошалелую дворняжку. — А ты, царевна, меня послушай, я ж тебя еще вон с каких пор помню, — он показал рукой чуть выше земли. — Возвращайся в Москву да сиди там безвылазно. А придет царь, в ножки к нему пади и бейся лбом о землю, может, тогда он тебя простит, помилует, в монастырь с миром отпустит, а не поставит голышом посреди площади под кнут, чтоб со стыдного места лоскутами кожу драли!
— Пес! — взвыл Федор, взмахнув нагайкой, и быть бы Троекурову рассечену надвое, ибо Шакловитый был в сей забаве горазд непревзойденно, да лошадь испугалась крика — заиграла, отскочила, невольно заслонила боярина.
Тут охрана Троекурова ринулась вперед, тесня копьями Шакловитого, и он, как ни рвался, как ни ярился, принужден был сдержаться.
— Воротись в Москву, царевна, — уж в третий раз буркнул боярин, тяжело забираясь на лошадь-спасительницу. — Ежели придешь дерзновенно в Троицу, то с тобой поступлено будет нечестно.
И он уехал вместе со своей охраной, а Софья еще какое-то время оставалась при дороге, и почему-то думала она лишь о том, что именно здесь, около Воздвиженского, три года назад срубили голову Ивану Хованскому, верному ей, царевне Софье, Тарарую. А она отдала его, сама отдала на расправу…
Она тогда еще не знала, что самого верного — и самого любимого — ей тоже предстоит отдать.
И вот 1 сентября в Москву явились от Троицы стрелецкие полковники с требованием выдать Шакловитого, Медведева и других сторонников Софьи.
Она не поверила своим ушам и подняла переговорщиков на смех. Выбежала на крыльцо и принялась говорить с собравшимися внизу стрельцами о том, как верен ей Шакловитый, скольким она ему обязана. Но они ничем не были обязаны Шакловитому, а потому мертвое молчание стало ей ответом.
Слишком серьезные силы собрались в то время у Троицы, чтобы каждый из стрельцов не задумался прежде всего о своей участи. Даже судьба царевны уже никого не волновала, что ж говорить о Шакловитом… Сначала они молчали, но спустя несколько дней уже сами лезли в Кремль нахрапом, требуя выдачи Федора «как главного зачинщика бунта и смертного убийства».