Царица поверженная
Шрифт:
– Не говори глупостей, – ответила я, поливая пригоршнями молока свои плечи.
– Но посмотри на происходящее со стороны. Весь мир думает так: поскольку стране нужны наследники, а вы, Птолемеи, предпочитаете сочетаться браком внутри семьи – значит ты ждешь…
– Меня не волнует, как там думает мир!
– А зря. Тебя должно волновать. Проблему все равно придется решать.
– Не сейчас!
Я закрыла глаза и погрузила лицо в молоко.
– Нет, сейчас. Тебе уже двадцать семь, скоро двадцать восемь, – многозначительно напомнил он. – Ведь бывали случаи, когда Птолемеи женились на чужеземцах.
– Да, – сказала я. Правда, мой дедушка считал, что она ему не пара. – Но за кого ты предлагаешь выйти мне?
– Ну. Октавиан не женат…
– Октавиан! – воскликнула я. – Октавиан! Какое неаппетитное предложение!
Я позвала Ирас, потому что хотела выбраться из ванны и посмотреть Мардиану в глаза. Ирас явилась с полотенцами и халатом, и очень скоро я с хмурым видом появилась из-за ширмы. Мардиан выглядел искренне озадаченным.
– Я предложил его только потому, что ты в отличие от многих явно не имеешь предубеждения против римлян.
– Цезарь был другим, – коротко заявила я.
Не объяснять же ему, что Цезарь был больше чем римлянином, больше чем смертным человеком.
– Октавиан красив, – неуверенно пробормотал Мардиан, – и обладает огромным могуществом.
Меня передернуло: вспомнилась сцена, которую я увидела через окошко в Регии. Красив, могуществен да еще и сладострастен.
– О да. Тут я с тобой согласна.
– Ну а что еще нужно женщине?
Я рассмеялась:
– Признаю, названные тобой качества вовсе не помешают. Но мне хотелось бы добавить к ним сердце и жизнерадостность.
– Тогда беру свои слова обратно. Тебе придется искать не римлянина.
Ирас принесла горшочек миндального масла.
– Может быть, ты приляжешь здесь. – Она указала на кушетку, застланную плотными полотенцами.
– Потом. – Я хотела закончить разговор с Мардианом. – Понимаю, что ты желаешь мне только добра. Однако…
Могла ли я объяснить ему, как мало все это меня интересует? Даже сны мои были чисты и стерильны. Он, с детства ставший евнухом, не понимал приливов и отливов страсти, не мог уразуметь, что на одной стадии жизни она доводит до безумия, а на другой – исчезает, как в засуху уходит вода из речного ложа. Я прекрасно помнила счастье от близости с Цезарем, но порой удивлялась тому, что могла испытывать подобные ощущения.
– Может быть, тебе стоит подумать о царевиче из Вифинии или Понта, – рассеянно продолжил он. – О молодом супруге, который будет боготворить тебя и делать все, что ты пожелаешь. Никогда не предъявлять никаких требований, но существовать только ради того… чтобы удовлетворять тебя.
Мардиан покраснел.
– Ты рассуждаешь так, будто мне шестьдесят, а не двадцать семь, – отозвалась я.
При этом я попыталась представить себе, о чем он говорит, и невольно покраснела сама.
– Цари берут себе прелестных наложниц, почему бы и тебе не сделать это?
– Мальчишки меня не привлекают.
– Я не имел в виду настолько юных. – Он помолчал. – Я слышал, что царевич Архелай из Команы отважный солдат и хорошо образован.
– Сколько ему лет?
– Я не знаю. Но могу выяснить, – встрепенулся Мардиан.
– Вот и выясни, – промолвила я, чтобы улучшить его настроение. – И вот что еще… Прости, что сменила тему, но правда ли это – насчет Лепида?
Похоже, что после сражения при Филиппах официальный триумвират превратился в неофициальный дуовират – союз двоих. Мир должен был быть теперь разделен, как пирог, между Октавианом и Антонием.
– Да, как раз сегодня утром пришло новое донесение. Я оставил его на твоем рабочем столе.
– Перескажи мне его, – попросила я, плотнее запахнув шелковое одеяние, сшитое из множества разноцветных шарфов.
– Они подозревают (или утверждают, будто подозревают, а это разные вещи), что Лепид действует за их спинами и более не достоин доверия. Соответственно, когда Октавиан и Антоний поделили Римскую империю – будем называть ее так, ибо по любым меркам это империя, – они не взяли его в расчет.
– И кто что получил? – спросила я.
– Антоний – герой дня, его престиж невероятно высок, и он прибрал к рукам лакомые куски: всю Галлию и Восток. Ему предстоит властвовать в нашей части мира и, вероятно, заняться претворением в жизнь плана Цезаря по сокрушению Парфии.
– А Октавиан?
Как Октавиан допустил такое? Впрочем, он ведь был болен, лежал на койке в палатке, а если перемещался, то на носилках. Он не мог диктовать условия герою-солдату.
– Ему достались лишь Испания и Африка, а в придачу к ним – почетные, но нелегкие обязанности. Во-первых, он должен обустроить ветеранов в Италии, найти для них землю и деньги. Во-вторых, покончить с Помпеевым сыном Секстом, который занялся пиратством. Неблагодарные задачи.
Да, неблагодарные, требующие времени и усилий. Я улыбнулась. Теперь руки Октавиана связаны надолго. Похоже, он получил не то, на что рассчитывал.
Мардиан ушел, и я позволила себе растянуться на кушетке. Ирас втирала смягчающее масло в мою кожу, а я закрыла глаза, отдавшись аромату и неге.
– Госпожа, ты прислушаешься к его предложению? – прошептала Ирас. – Не беспокойся: прежде чем ты встретишься с каким-нибудь царевичем, твоя кожа вновь обретет совершенство.
– Я лишь хотела, чтобы Мардиан успокоился, – пробормотала я. Благовония и массаж навевали сон. – Мало быть красивым царевичем для того, чтобы… чтобы…
Мой голос сошел на нет, но мысленно я закончила фразу: «Чтобы пробудить ту часть меня, которая впала в спячку. Она спала так долго, что, возможно, незаметно умерла».
Мардиан с энтузиазмом и удовольствием принялся подыскивать подходящего претендента на мою руку. С этой целью он обшарил весь мир: предлагал идумейцев, пафлагонцев, греков, нубийцев (включая сына кандаке), галатов и армян. Чтобы позлить его, я составила список требований к претенденту; вряд ли ему удастся отыскать человека, подходящего по всем пунктам. Жених должен быть молод, но не моложе двадцати лет; на голову выше меня ростом; атлет; сведущий в математике; знающий не менее трех языков; поживший за границей; хорошо играющий на каком-либо музыкальном инструменте; знаток греческой литературы и морского дела; и, наконец, потомок великого царского рода. Таковы минимальные требования, заявила я. Бедный Мардиан!