Царица Проклятых
Шрифт:
Увидев звезды, он напрягся всем телом, его лицо разгладилось, на нем появилось выражение спокойствия, если он и плакал, то его слезы уносил ветер. Какой бы он ни испытывал страх, теперь он полностью исчез; глядя вверх, он словно растворился, на нас опускался купол небес, над сгущающейся внизу бесконечной белой равниной светила полная луна.
Не было необходимости указывать ему, за чем наблюдать и что запомнить. Он всегда в этом разбирался. Много лет назад, когда я совершил над ним Обряд Тьмы, мне не пришлось ничего ему объяснять – он сам дошел до каждой мелочи. А позже он сказал, что
Но теперь я отдался на волю ветра, мысленно и физически, он прижимался ко мне, уютный и невесомый, – просто присутствие Луи, Луи, принадлежащего мне, рядом со мной. И никакого бремени.
Крошечной частицей мозга я продумывал маршрут, как она меня научила, мне вспоминались самые разные вещи, например как я впервые увидел его в таверне Нового Орлеана. Он был пьян, затеял ссору, и я последовал за ним в ночь. И в самый последний момент, выскальзывая из моих рук, закрывая глаза, он проговорил:
«Но кто ты такой?»
Я знал, что вернусь за ним на закате, что найду его, даже если придется обыскать весь город, пусть я и оставил его на булыжной мостовой, полумертвого. Я должен был получить его, должен. Как всегда должен был получить все, что хотел, или должен был заниматься именно тем, чем хотел.
Вот в чем была проблема, и все, что дала мне Акаша – страдания, силу или, в конце концов, ужас, – не изменили ее ни на йоту.
До Лондона – четыре мили.
Час после наступления темноты. Мы вдвоем лежали в траве под дубом, в прохладном мраке. В огромном старинном доме в середине парка горел свет, но не во всех окнах. Маленькие глубокие окна, казалось, были созданы для того, чтобы наружу не вышло ничего лишнего. Уютная, манящая атмосфера, стены, заставленные книгами, пламя в каждом камине, и дым, извергающийся из труб в туманную тьму.
Изредка по извилистой дороге за парадными воротами проезжала машина, фары выхватывали из темноты царственный фасад старинного здания – горгульи, тяжелые арки над окнами, блестящие дверные молотки у массивных парадных дверей.
Мне всегда нравились старинные просторные европейские дома, неудивительно, что они приманивают призраки мертвых.
Луи внезапно сел, огляделся и поспешно стряхнул траву с пиджака. Он, естественно, проспал несколько часов на груди ветров, если можно так выразиться, и в тех местах, где я устраивал короткую передышку в ожидании, пока повернется Земля.
– Где мы? – прошептал он со смутным налетом тревоги.
– Обитель Таламаски под Лондоном, – ответил я. Я лежал в траве, обхватив голову руками. Свет в мансарде. Свет в помещениях второго этажа. Я думал – как будет веселее?
– Что мы здесь делаем?
– Авантюра, я же объяснил.
– Подожди минуту. Ты же не собираешься туда входить.
– Почему? У них в подвале дневник Клодии и картина Мариуса в придачу. Ты и сам это знаешь. Джесс же тебе рассказывала.
– Ну и что ты намерен сделать? Ворваться внутрь и рыться в подвале, пока не найдешь то, что тебе нужно?
Я засмеялся.
– Нет, это будет не слишком-то весело, правда? Это отчаянно тоскливое занятие. К тому же дневник мне не особенно нужен. Дневник они могут оставить
Почувствовав укол внутренней боли, я приказал себе не обращать на него внимания – сейчас будет весело.
Сперва он был слишком шокирован, чтобы отвечать. Я и не представлял себе, что это будет настолько восхитительно.
– Ты, должно быть, шутишь, – сказал он, приходя в буйное негодование. – Лестат, оставь этих людей в покое. Они считают, что Джесс умерла. Они получили письмо от членов ее семьи.
– Естественно. И я не стану выводить их из заблуждения в том, что касается этой мрачной новости. Зачем? Но меня завораживает тот, старый, Дэвид Тальбот, который приезжал на концерт. Полагаю, мне хочется узнать… Но что толку болтать? Пора войти и все выяснить.
– Лестат!
– Луи! – сказал я, передразнивая его тон. Я поднялся и помог ему встать – не то чтобы он нуждался в моей помощи, но он сидел на земле, бросал на меня взгляды, упрямился, пытался сообразить, как меня удержать, и все это было абсолютно пустой тратой времени.
– Лестат, Мариус придет в ярость, если ты это сделаешь! – серьезно воскликнул он, и черты его лица обострились, ярче обозначились прекрасные высокие скулы и темные испытующие зеленые глаза. – Правило первостепенной важности гласит…
– Луи, я не могу устоять против такого искушения!
Он схватил меня за руку.
– А как же Маарет? Ведь они – друзья Джесс!
– И что она сделает? Пришлет Мекаре проломить мою голову, как яичную скорлупу?
– С тобой действительно никакого терпения не хватит! – сказал он. – Ты вообще хоть чему-нибудь научился?
– Ты идешь со мной или нет?
– Ты в этот дом не войдешь.
– Видишь вот то окно наверху? – Я зацепил его за талию. Теперь ему от меня не вырваться. – В той комнате сидит Дэвид Тальбот. Он уже час пишет свой дневник. Он глубоко обеспокоен. Ему не известно, что с нами произошло. Он знает, что что-то случилось, но ему в жизни не догадаться, что именно. Так вот, мы сейчас проникнем в соседнюю спальню через то маленькое окно слева.
Он издал последний слабый возглас протеста, но я сосредоточился на окне, стараясь зрительно представить себе замок. Сколько до него футов? Спазм – и высоко над нами распахнулось стеклянное прямоугольное окно. Он тоже это заметил, и, пока он стоял, лишившись дара речи, я сжал его покрепче и поднялся в воздух.
Через секунду мы оказались в центре комнаты. Маленькая спальня в елизаветинском стиле, отделанная темным деревом, красивая мебель того же периода и шипящий камин.
Луи был в ярости. Он сверкал глазами, быстрыми, гневными жестами расправляя одежду. Комната мне понравилась: книги Дэвида Тальбота, его кровать…
И сам Дэвид Тальбот с широко открытыми глазами за полуоткрытой дверью в кабинет, сидящий за письменным столом при свете лампы с зеленым абажуром. На нем был красивый серый шелковый смокинг, стянутый в поясе. В пальцах зажата ручка. Он застыл, словно лесное животное, почуявшее хищника, перед неизбежной попыткой скрыться.