Царица Проклятых
Шрифт:
Леса мне было мало, я совершал многомильные прогулки среди огромных секвой, дубов и широких полей, а потом снова углублялся во влажные непроходимые леса. Но от их голосов никуда не деться. Луи признается, как в те жуткие минуты он потерял сознание. Дэниел говорит, что слышал наши голоса, но ничего не видел. Джесс, которую поддерживал Хайман, видела все.
Сколько раз они размышляли над иронией судьбы – ведь Мекаре сразила врага человеческим жестом: не подозревая о невидимых силах, она нанесла удар как человек, но с нечеловеческой скоростью и силой.
Сохранилась ли в
Иногда в темноте, в подвале с обитыми жестью стенами и бесчисленными безликими отсеками, похожими на пчелиные соты, я просыпался в уверенности, что она совсем рядом, в каком-нибудь дюйме от моего лица, я чувствовал прикосновение ее волос, ее руки, я видел черный отблеск ее глаз. Я шарил в темноте… ничего – только сырые кирпичные стены.
Потом я лежал и думал о бедной маленькой Беби Дженкс, о той Беби Дженкс, которую она мне показала, – устремившейся вверх; я видел, как Беби Дженкс взглянула в последний раз на землю и ее обволокли разноцветные огни. Как могла Беби Дженкс, бедная девочка-байкер, выдумать такое видение? Быть может, в конце концов все мы возвращаемся домой.
Откуда нам знать?
Вот мы и остались бессмертными, напуганными, привязанными к тому, чем можем управлять. Все началось заново, колесо совершило полный круг, мы – настоящие вампиры, потому что других вампиров нет; образована новая община.
Как цыганский караван, покидали мы Соному – вереница сверкающих черных машин, на летальной скорости рассекающих американскую ночь по безупречно ровным дорогам. Во время этого долгого переезда они все мне и рассказали – спонтанно, подчас невольно, беседуя друг с другом. Все, что произошло за это время, сложилось в единую картину, как фрагменты мозаики. Даже задремав на синей бархатной обивке, я слышал их, видел то, что видели они.
В болотистые земли Флориды, к Майами, великому городу декадентов – пародии одновременно на ад и на рай.
Я сразу заперся в небольшом номере, состоящем из нескольких со вкусом оборудованных комнат: диваны, ковер, бледные пастельные полотна Пьеро делла Франчески, компьютер на столе, льющаяся из крошечных, спрятанных в стене колонок музыка Вивальди. Личная лестница в подвал, где в отделанном сталью склепе уже поджидает гроб: черный лак, латунные ручки, спички и огарок свечи, обивка, расшитая белым кружевом.
Жажда крови, как она мучит меня! Но кровь мне не нужна, однако я не в силах сопротивляться, и так будет всегда, от нее никогда не избавиться, я хочу ее еще сильнее, чем раньше.
Когда я не писал, то лежал на сером парчовом диване, смотрел, как бриз развевает пальмовые листья, и слушал их голоса.
Луи вежливо умоляет Джесс еще раз рассказать ему о видении Клодии. И до меня доносится голос Джесс, просительный, доверительный:
– Луи, она была ненастоящая.
Теперь, когда Джесс ушла, Габриэль скучала по ней, раньше Джесс и Габриэль часами гуляли по пляжу. Казалось, они не обменялись ни словом. Но откуда мне знать?
Габриэль делала все, чтобы порадовать меня даже в мелочах: не заплетала волосы, так как знала, что мне нравится, когда они свободно лежат на ее плечах, поднималась ко мне в комнату, перед тем как исчезнуть на рассвете. То и дело она поглядывала на меня испытующими, обеспокоенными глазами.
– Ты хочешь уехать отсюда, да? – иногда спрашивал я со страхом.
– Нет, – отвечала она. – Мне здесь нравится. Меня это устраивает. – Когда ее охватывала мизантропия, она отправлялась на острова, расположенные неподалеку. Ей, в общем-то, нравились эти острова. Но не о том она хотела поговорить. У нее на уме постоянно вертелись другие мысли. Однажды она чуть было не выразила их вслух: – Но скажи мне… – И замолчала.
– Любил ли я ее? – спросил я. – Ты это хотела знать? Да, любил.
И все равно я не мог назвать ее имя.
Маэл то приходил, то уходил.
Исчезал на неделю, и снова он здесь – внизу, пытается вовлечь Хаймана в разговор, Хаймана, который завораживал каждого из нас. Первое Поколение. Какая сила! И подумать только, он ходил по улицам Трои.
Его вид постоянно поражал нас, если эти слова не противоречат друг другу.
В своем стремлении походить на человека он заходил весьма далеко. В таком жарком месте, где обилие одежды вызывает подозрения, это непросто. Иногда он покрывал тело темной краской – жженой охрой, смешанной с ароматизированным маслом. Казалось преступлением пачкать такую красоту, но как иначе ему врезаться в людскую толпу, словно скользкий нож?
То и дело он стучался в мою дверь.
– Ты когда-нибудь выходишь? – спрашивал он. Он смотрел на пачку бумаги рядом с компьютером, на черные буквы: «Царица Проклятых». Он позволял мне проникать в его мысли в поисках мелких фрагментов, полузабытых подробностей – ему было все равно. Казалось, он находит меня забавным, но почему – я не мог себе представить. Что ему от меня нужно? И тут он улыбался своей шокирующей улыбкой святого.
Иногда он вытаскивал яхту – черную гоночную яхту Армана, выпускал ее в залив и дрейфовал, лежа под звездным небом. Однажды к нему присоединилась Габриэль, и я почувствовал искушение послушать их на расстоянии – они беседовали очень интимно. Но я этого не сделал. Это было нечестно.
Иногда он говорил, что боится потерять память, что это наступит внезапно и он не сможет найти дорогу домой, к нам. Но ведь в прошлом это случалось из-за страданий, а теперь он был счастлив. Он хотел, чтобы мы это знали: он был счастлив оттого, что находился рядом с нами.
Кажется, они там, внизу, достигли какого-то соглашения – куда бы они ни шли, они обязательно вернутся. Это будет дом нашей общины, святилище, и так, как было раньше, больше не будет никогда.
Им многое пришлось обговорить. Никто не должен плодить новых вампиров, никто не должен писать новые книги, хотя они, естественно, знали, что именно этим я и занимаюсь, молча выуживая из них всю информацию по кусочкам, и что я, как всегда, не стану подчиняться навязанным мне кем-то правилам.